Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

Я ходил по заводу, читал эти надписи, лозунги, клятвы и думал: вот здесь я родился, вырос, прожил всю свою жизнь, всё вокруг было так обыкновенно, а теперь это священные места. Там, где раньше стояли ларьки, киоски, теперь высились простые, строгие памятники, воздвигнутые солдатами над могилами своих товарищей и командиров. На каждом памятнике были написаны стихи, посвященные павшим героям. Когда я читал их, мне казалось, что здесь сражались не обыкновенные солдаты, а солдаты-поэты, великие бессмертные люди.

Я ни на минуту не переставал думать, что вот я снова в Сталинграде, хожу по своему заводу, и в то же время мне не верилось, что это так.

Я любил слушать рассказы красноармейцев о недавних боях. Они часто в своих рассказах употребляли выражения: «Это вон там было, в чугунолитейном» или «Вон, в листопрокатном», а ты, старый инженер этого завода, смотришь туда, куда они показывают, и ничего не узнаёшь.

В мартеновском цехе, где я проработал много лет, можно было заблудиться, как в тайге. Да это и действительно была какая-то невообразимая металлическая тайга: дикий хаос разбитых и сваленных конструкций, перекрытий, кровли и завалы кирпича от разрушенных стен и труб.

Мы ходили по этой тайге, освещая себе путь факелом из горящей пакли. Спускались под печи, в насадки, бурова, в которых ещё недавно жили, как в пещерах, и наши и немцы попеременно. Там еще оставались кровати, подушки, мины, гранаты и бутылки с горючей жидкостью. Осматривая одну насадку, я поднял руку, показывая товарищам, что свод совсем сгорел, как вдруг почувствовал, что кирпич под ногой сползает. В тот же миг снизу брызнул огонь. Это вспыхнула жидкость в раздавленной бутылке. Охваченные пламенем, мы едва успели выскочить из насадки и сорвать с себя загоревшуюся одежду. Такие сюрпризы тогда были обычны. Иногда из дымоходов доносилось вдруг угрожающее фырканье, и когда мы направляли туда свет факела, навстречу нам выскакивал огромный, взъерошенный, похожий на шакала, кот. В развалинах обитало много одичавших, разъевшихся на немецких трупах котов. Иногда вдруг раздавалось, как в настоящем лесу: ку-ку — кукушки куковали в цехе.

В поисках чего-нибудь пригодного для временного жилья мы заглянули на первом мартене через пролом в стене в здание так называемых бытовых помещений, где раньше находились столовая, раздевалка, души и тому подобное. От этого большого четырёхэтажного здания сохранился только нижний полуподвальный этаж. Оглядевшись при свете факела, мы увидели слева от себя ствол пулемёта, торчавший из отверстия во внутренней стене. Мы хотели уже пройти в комнату, в которой стоял этот пулемёт, но услышав в глубине помещения чьи-то шаги, остановились в нерешительности у пролома. Человек шёл со стороны выхода из здания на Волгу. Это был румынский солдат. Он нёс что-то в котелке. Заметив нас, румын испуганно отшатнулся, потом вышел на свет и поклонился.

— Мы — румынешко, работаем фабрика-кухня, гараж, — сказал он и прошёл мимо нас в тьму.

Мы не знали, что и думать: из дыры в стене торчит пулемёт, ходят какие-то румынские солдаты… И о какой фабрике-кухне, о каком гараже говорит он? Что-то совершенно непонятное. Решили, прежде чем продолжать свое обследование, позвать кого-нибудь из красноармейцев.

Автоматчик, молодой, но, видно, бывалый парень, которому мы сообщили о своей загадочной встрече с румыном на первом мартене, заинтересовался:

— А, ну, покажите-ка, где вы его видели.

Он вошёл в этот полуподвал, не сняв даже с плеча автомата. Мы последовали за ним. Он осматривал комнаты, освещал их фонариком. В первых двух комнатах никого не оказалось, а в третьей, когда фонарик осветил верхнюю часть стены, мы увидели под самым потолком трёх румынских солдат, лежавших на подвесных койках. Койки были обыкновенные, подвешены на ломах, вбитых в стену.

— А, ну, слезай живо! Сдавай оружие! — крикнул автоматчик.

Румыны моментально спрыгнули с коек и стали сдавать оружие — лежавшие в углу винтовки, пистолеты. Тут же на полу стоял котелок, наполненный только что выловленной в Волге рыбёшкой. В комнате была железная печь. Она не топилась, но от неё ещё шло тепло. Должно быть, её топили по ночам.

По всему видно было, что эти румынские солдаты рассчитывали прожить здесь долго, может быть, до конца войны; наверное, думали, что много времени пройдёт прежде чем советские люди начнут разбирать эти развалины, а пока здесь можно скрываться, как в лесных дебрях, по ночам ходить оврагом на Волгу глушить рыбу. Им, конечно, и в голову не могло придти, что через несколько дней после окончания боёв здесь уже появятся советские инженеры и рабочие, чтобы начать восстановительные работы.

По правде сказать, и сами мы сначала не совсем ясно представляли, как будем восстанавливать свои цехи. Невольно возникала мысль, что легче построить новый завод где-нибудь в другом месте, чем разобраться в этом диком хаосе.

Прошло около шести месяцев после нашего возвращения с Урала в Сталинград. Мы уже жили во вновь отстроенном доме и как далёкое прошлое вспоминали те дни, когда ходили по развалинам завода с факелом. Мартеновский цех — и шихтовый двор, и рабочая площадка, и литейный пролёт — принимал свой прежний вид. По подъездным путям, во время боёв на метр заваленным землёй и битым кирпичом, снова бегал паровозик, двигались платформы с железным ломом и чугуном. Первая мартеновская печь была уже полностью восстановлена. Мы готовили её к эксплуатации.

По плану завод должен был дать первую плавку в июле 1943 года. Чтобы выполнить план, надо было начать загрузку печи шихтой не позже полудня 31 июля. Нам удалось это. И вот наступил торжественный день.

Для участия в торжестве выпуска первой плавки были приглашены на вечер многочисленные гости, представители общегородских и районных организаций, участники обороны Сталинграда. Выездная редакция «Комсомольской Правды» начала готовить специальный выпуск под заголовком «Есть сталь Сталинграда».

Печь вводилась в эксплуатацию под моим руководством комсомольской бригадой, отличившейся на восстановительных работах. Эта бригада в большинстве своем состояла из молодых ребят и девушек, приехавших на помощь Сталинграду из разных областей страны. Сначала они работали так же, как и все наши старые сталевары, вернувшиеся из эвакуации, на расчистке подъездов к цеху и самого цеха, потом на кладке печи, строительстве подъездных путей, восстановлении механизмов. Теперь комсомольцы стояли и на основном агрегате и на всех вспомогательных участках, начиная от погрузки шихты до разлива металла. Это было новое поколение металлургов, заменившее сталеваров, которые влились в армию и ушли с ней в наступление.