Петр Белоусов - Царь и Россия

«Наше внутреннее положение с каждым днем делается все более трудным. Действия правительства, непоследовательные и несогласованные, еще более увеличили общую дезорганизованность государства. Народ приходит в отчаяние и возмущается. Постоянная перемена министров парализовала власть. Но это не все… Страшное подозрение, слухи об измене, возмутительные россказни распространяют убеждение, что рука неприятеля тайно проникает в наше общественное дело. Это убеждение подтверждается непрестанными слухами, изображающими правительство, как уже готовое заключить сепаратный мир. Представители земского Союза с негодованием отбрасывают идею позорного мира; они признают, что патриотизм и честь обязывают Россию продолжать войну до победы в единении с союзниками. Они глубоко веруют в победу нашей героической армии, но должны, однако, признать, что главная опасность идет не извне, а изнутри. И поэтому они решаются поддерживать Думу в ее усилиях создать правительство, способное вызвать усилие всех средств страны. Великая Россия даст свою поддержку народному правительству» (Т. III. С. 89).

Это выступление не лучше ранее приведенных. Хотя и в замаскированной, но достаточно прозрачной форме правительству приписывается измена и готовность заключить сепаратный мир, о чем правительство никогда и не помышляло и что Государь неоднократно публично высказывал… а поэтому долой старое правительство и да здравствуют кадетские министры под ферулой князя Львова.

Наконец, Гучков пишет генералу Алексееву письмо, копия которого в тысячах экземплярах распространяется в тылу и в окопах:

«Народ и армия одинаково верят, что если Штюрмер еще не изменил, то он готов это сделать. Не ужасно ли думать, что все секреты нашей дипломатии в руках этого человека? Возмутительная политика, которой он является орудием, грозит нам потерею всех наших военных успехов…» (Т. III. С. 90).

Под влиянием всех приведенных обстоятельств Штюрмер пал.

Штюрмеру и приписываемой ему измене здесь отведено как будто бы слишком большое место. Однако это было необходимо для выяснения личности Государя, что составляет предмет настоящего этюда. Если бы Штюрмер был тем изменником, каковым изображало его общественное мнение или, вернее, действующая за его спиной революционная пропаганда, то нельзя было бы не упрекнуть Государя за то, что он держал около себя такого человека, хотя бы по одной только причине неумения разбираться в людях. Но дело в том, что Государь знал, что Штюрмер не предатель, и понимал, что это приписывалось ему с целью отвести от власти человека, по тем или иным соображениям преданного идее неприкосновенности власти Государя, единственно способной довести войну до конца, в чем Государь видел в данное время цель своей жизни. К тому же Государь не мог не понимать, что легенда об измене Штюрмера была одним из звеньев кампании, обнимавшей и Императрицу, и направленной к его, Царя, дискредитированию в целях захвата власти.

Вместо Штюрмера председателем Совета министров был назначен министр путей сообщения А.Ф. Трепов, а министром иностранных дел — государственный контролер Н.Н. Покровский. Первого Палеолог характеризует «энергичным, умным и методичным» (Т. III. С. 98) [410], а Бьюкенен Покровского — «либеральным, уважаемым и умным». Оба эти назначения Бьюкенен называет «весьма удачными» (T. II. С. 27).

Первейшей заботой Трепова было удаление из среды правительства Протопопова и более яркое выявление нашей политики в смысле единения с союзниками и решимости довести войну до победного конца.

В первом вопросе в первые же дни своего министерства Трепов терпит у Государя неудачу; по поводу же второго он высказывает Палеологу, что «в Думе правительство бесповоротно обяжется продлить войну до разгрома Германии. Оно сожжет свои мосты» (Т. III. С. 104) [411].

Произнесенная новым председателем Совета (19 ноября / 2 декабря) в таком смысле декларация была встречена сочувственно в Думе, заявление же, которым он закончил свою речь, о предоставлении нам союзниками Константинополя, принимается равнодушно и как бы падает в пустую залу.

По этому поводу Палеолог записывает: «Часть министерской декларации, касающаяся Константинополя, не вызвала в публике большего отзвука, нежели в Думе. Это впечатление равнодушия и изумления, как будто бы Трепов выкопал старую утопию, когда-то лелеемую, но уже давно позабытую. Вот уже несколько месяцев, что я наблюдаю в народной душе это постоянное исчезновение византийской мечты; ее прелесть исчезла… Отказаться от своих мечтаний, отказаться от того, что преследовал, чего страстно жаждал, наслаждаться даже с какой-то горькой и едкой радостью своим разочарованием — как это по-русски!

Г-жа X. мне говорила сегодня вечером:

„Правительственная декларация нелепа. Никто уже более не думает о Константинополе. Это было прекрасное безумие, но только безумие. И когда вылечиваешься от безумия, к нему более не возвращаются, а делают другое“» (T. III. С. 107) [412].

И в то же время, когда избранник Государя А.Ф. Трепов, может быть и несимпатичный так называемой общественности, но ничем не опороченный, стремился к осуществлению многовековой мечты русского народа, русское общество уже утратило пафос войны; ни исполнение завещания Великого Петра, ни крест на Святой Софии его не интересовали, интересовала его только революция, которой оно хотело и боялось, боялось и хотело.

А Государь, «слабовольный Государь», гордо держал курс своего корабля в непоколебимой решимости, подобно своим духовным предкам, «повесить свой щит на вратах Цареграда»…

В приказе по армии и флоту от 12 декабря 1916 года указано:

«Время (для мира) еще не наступило, враг еще не изгнан из захваченных областей. Достижение Россиею созданных войной задач, обладание Цареградом и проливами, равно как создание свободной Польши из всех трех ее разрозненных областей — еще не обеспечено».

Государь еще верил в свою задачу и в свой народ.

13/26 ноября Палеолог заносит в свой дневник: «Некрасов, Милюков, Шингарев и Коновалов пришли к заключению, что наступил, быть может, час, конечно, не для свержения Императорского режима, но для организации поражающей манифестации, которая, смутив Царя, заставила бы его отказаться от самодержавных прерогатив и побудить создать свободное правительство» (Т. III. С. 100).

Однако «друзья слева» думали не так.

«Социалистическая группа, — сообщает Палеологу его осведомитель, — проявляет все более увеличивающуюся склонность действовать независимо от Думы и организовать программу действий вне легальных путей. Чхеидзе и Керенский повторяют: „Кадеты ничего не понимают в пролетариате. С ними нечего делать“. В настоящий момент главари сосредоточивают свою деятельность главным образом на армии, объясняя ей, что в ее интересах соединиться с рабочими, чтобы обеспечить крестьянству, из которого она главным образом происходит, торжество аграрных вожделений. Поэтому распространяют в казармах в изобилии брошюру на классическую тему: „Земля принадлежит земледельцу“, она принадлежит ему по праву, а следовательно, без выкупа; не покупают собственности, которой незаконно были лишены. Только революция может осуществить это огромное социальное восстановление нарушенных прав.