С. Синякович - Тайны географических открытий

Для баска свобода не только элементарное право, но и кумир, и нетрудно себе представить, какое унижение испытывал Эль-Кано, когда, скованный с простыми матросами одной цепью, он с лязганьем волочил ее по палубе, выполняя самую черную работу — откачивая воду из трюма давшего сильную течь “Консепсьона”. (Если верить рассказу двух членов экспедиции, дезертировавших на Борнео, Магеллан приказал приводить к нему мятежников по одному и каждого ударял по голове.)

После мятежа Магеллан назначил капитаном “Консепсьона” своего соотечественника Жуана Серрана, а позже, когда флотилия покинула бухту Сан-Хулиан, Эль-Кано был восстановлен в должности штурмана.

Опустим подробности окончания великого путешествия. Лучше с помощью той же М. Митчелл проанализируем некоторые противоречия, возникшие в ходе экспедиции и откроем тем самым интересные факты. Во-первых, поскольку Антонио Пифагетта, человек высокообразованный, отправился к императору самостоятельно, чтобы отдельно представить ему свой собственный отчет о плавании, можно заключить, что он относился к Эль-Кано очень неприязненно.

Во-вторых, приехав ко двору, Эль-Кано узнал, что до императора дошли всяческие слухи, в частности, что Магеллан был убит на Мактане не туземцами, а кем-то из своих подчиненных. Противоречивы были и сведения, которые получил Карл V о мятеже в бухте Сан-Хулиан: некоторые называли виновниками испанцев, другие — португальцев. Это объяснялось прежде всего необъективностью показаний, которые давали моряки с дезертировавшего корабля “СанАнтонио”: одни на допросе высказывались в пользу Магеллана, другие, сторонники его главного врага, кормчего Иштевана Гомиша, возводили на адмирала серьезные обвинения.

Для разрешения всех этих противоречий император приказал следственной комиссии допросить Эль-Кано и двух его людей. Дознание началось 18 октября. Допрашивали их раздельно, и сходство их ответов доказывает, что Эль-Кано и оба его товарища были на удивление правдивы. Ведь предугадать заранее, какие вопросы им будут заданы (этих вопросов было тринадцать), они, конечно, не могли. Показания Эль-Кано наиболее подробны.

На первый вопрос: “В чем была причина разногласий между Магелланом и Картахеной, а также другими офицерами флотилии?” — Эль-Кано ответил, что королевским приказом Картахена был назначен инспектором флотилии и, следовательно, Магеллан должен был советоваться с ним перед принятием какого-либо решения. Но Магеллан этого не делал и заявил, будто ничего не знает о приказе. Эль-Кано показал, что другие капитаны и члены экипажа опасались, как бы Магеллан не арестовал их, воспользовавшись тем, что на кораблях было много португальцев.

Далее Эль-Кано заявил, что капитан Картахена и капитан Кесада просили его помочь им добиться выполнения королевских приказов и что он обещал им свою помощь.

Затем последовало крайне важное показание.

Эль-Кано заявил, что Картахена и Кесада приказали послать шлюпку на “Сан-Антонио” и захватить его капитана, “чтобы во флотилии не начался мятеж”. Если Эль-Кано сказал правду, то недовольные офицеры вовсе не хотели поднимать мятеж, а пытались только принудить Магеллана советоваться с ними. Как уже говорилось ранее, испанские офицеры рассчитывали, что, захватив самый большой корабль флотилии и арестовав его капитана-португальца, родственника Магеллана, они тем самым вынудят адмирала пойти на уступки.

На третий вопрос, касавшийся того, почему были убиты два испанских капитана, а третий оставлен на патагонском берегу, Эль-Кано ответил, как и ранее: потому что Магеллан не желал согласиться с их требованием советоваться с ними. И добавил, что к тому же адмирал хотел передать командование кораблями португальцам. То же самое Эль-Кано отвечает и на четвертый и пятый вопросы, хотя подобное объяснение как будто не может служить ответом на пятый вопрос: “Почему Магеллан провел так много времени в патагонских бухтах, напрасно расходуя провиант и теряя время?”

Такое повторение обвинения, выдвинутого им против Магеллана, показывает насколько искренне Эль-Кано верил, что адмирал сознательно подготавливал замену испанских капитанов португальскими. Как мы знаем, такая замена действительно произошла, однако Эль-Кано умолчал о том, что у Магеллана были для этого достаточно веские причины.

Девятый вопрос был таков: “Каким образом велись торговые сделки и все ли точно заносилось в корабельные книги?”

Ответ Эль-Кано тут очень важен. Эль-Кано показал, что с того времени, как его избрали капитаном “Виктории”, все до единой торговые сделки заносились к книгу конкистадора. И изъявил полную готовность отчитаться в них. Но что происходило раньше, он не знает, так как и Магеллан, и Карвалью делали все, что хотели.

Это обвинение против Магеллана остается недоказанным, так как не сохранилось никаких его записей. Все документы, находившиеся на флагманском корабле (“Тринидаде”), попали в руки португальцев, когда “Тринидад” сдался им в сентябре 1522 года после неудачной попытки пересечь Тихий океан и достичь Панамы.

Мы не можем судить, справедливы ли были обвинения Эль-Кано в той части, в какой они касались Магеллана. Зато мы знаем, что о Карвалью Хуан-Себастьян говорил правду, так как сообщения других участников плавания подтверждают это его свидетельство.

Одно из заявлений Эль-Кано, сделанных комиссии, крайне интересно. Он указывает, что и Магеллан, и Карвалью, командуя флотилией, не желали сообщать дальнейший ее путь, когда он, Эль-Кано, просил их об этом как кормчий своего корабля.

Десятый и одиннадцатый вопросы касались груза пряностей. “Каким образом, даже учитывая ущерб, нанесенный морской водой, гвоздики по прибытии оказалось отнюдь не шестьсот кинталов, занесенных в корабельные книги в момент ее приобретения, а намного меньше? Какое количество гвоздики они скрыли на островах Зеленого Мыса или где-нибудь еще в пути, или в СанЛукаре, или поднимаясь вверх по реке?”

Такие вопросы при подобных обстоятельствах кажутся поразительно меркантильными. Сто восемьдесят пять человек погибли во время плавания ради того, чтобы корона могла получить”этот груз, который принес ей около трехсот пятидесяти тысяч мараведи чистой прибыли; Эль-Кано сумел доставить его в Испанию только потому, что совершил подвиг, не имеющий себе равного в истории мореходства, но все это не помешало комиссии его величества не только предъявить Хуану-Себастьяну претензии за недовес, но и намекнуть, что он, возможно, припрятал несколько кинталов на берегу в Сан-Лукаре (а ведь его единственным желанием было привести свой корабль в Севилью как можно скорее).

В заключение Эль-Кано было предложено перечислить все случаи на протяжении плавания, когда делалось что-либо противное интересам его величества и в ущерб королевской казне. Ответы Хуана-Себастьяна содержат несколько обвинений против Магеллана, которые остались недоказанными, причем одно из них выглядит никак не обоснованным. Он заявляет, что “Магеллан бросил армаду на произвол судьбы”. Это слишком общее обвинение, но, возможно, он имел в виду, что адмирал задержался на Филиппинах, а не отправился немедленно к Молуккским островам*, как требовали королевские инструкции. Он также противоречит всем широко известным фактам, касающимся того, как Магеллан вел флотилию.