Федор Константинов - Исторический материализм

История учит, однако, не только тому, что неизбежно терпят неудачу намерения, планы реакционеров, тянущих историю назад, идущих против народа. Не могут иметь успеха, терпят поражение и выдающиеся прогрессивные личности, если они действуют в отрыве от народных масс, не опираются на действия масс. Об этом свидетельствует судьба движения декабристов в России в 1825 г. Это подтверждает и судьба социалистов-утопистов вроде Томаса Мора, Кампанеллы, Сен-Симона, Фурье, Оуэна — этих мечтателей-одиночек, не связанных с движением масс и рассматривавших народ, трудящихся лишь как страдающую массу, а не как решающую, движущую силу истории.

Главный теоретический порок идеалистических взглядов на роль личности и народных масс в истории состоит в том, что они для объяснения истории берут за основу то, что лежит на поверхности событий общественной жизни, то, что бросается в глаза, и совершенно игнорируют (частью бессознательно, а большей частью сознательно фальсифицируя историю) то, что скрыто за поверхностью событий и составляет действительное основание истории, общественной жизни, ее глубочайшие и определяющие движущие силы. Это приводит их к тому, что они объявляют доминирующим случайное, единичное в историческом развитии. Сторонники субъективно-идеалистического взгляда на историю считают, что признание исторической закономерности и признание роли личности в истории взаимно исключают друг друга. Социолог-субъективист подобно щедринскому герою говорит: «Или закон или я». Социологи этого направления не могут установить правильного отношения между исторической необходимостью и свободой.

Некоторые дворянско-аристократические и буржуазные историки, философы и социологи подвергали критике субъективно-идеалистический взгляд на историю с позиций объективного идеализма. Они пытались понять историю общества в ее закономерности, найти внутреннюю связь исторических событий. Но, выступая против взгляда об определяющей роли личности в истории, сторонники объективного идеализма впадали в другую крайность: они приходили к полному отрицанию влияния личности на ход исторических событий, к фатализму. Личность оказывалась в их представлении игрушкой в руках сверхъестественных сил, в руках «судьбы». Фаталистический взгляд на историческое развитие большей частью связан с религиозным мировоззрением, утверждающим, что «человек предполагает, а бог располагает».

Провиденциализмом (от латинского слова providentia — провидение) называют идеалистическое религиозно-философское направление, пытающееся объяснить весь ход исторических событий волей сверхъестественной силы, провидения, бога.

К такой фаталистической концепции исторического процесса пришел Гегель в своей «Философии истории». Он стремился открыть закономерность общественного развития, подверг критике субъективистов, но основу исторического процесса Гегель видел в мировом духе, в саморазвитии абсолютной идеи. Он называл великих деятелей «доверенными лицами всемирного духа». Мировой дух пользуется ими как орудиями, используя их страсти, чтобы осуществить исторически необходимую ступень своего развития.

Историческими личностями, полагал Гегель, являются лишь те, в целях которых содержится не случайное, ничтожное, а всеобщее, необходимое. К числу таких деятелей, по Гегелю, принадлежали Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон. Цезарь боролся со своими врагами — республиканцами в своих личных интересах, но его победа означала завоевание государства. Осуществление личной цели, единоличной власти над Римом оказалось вместе с тем «необходимым определением в римской и всемирной истории», т. е. выражением того, что было своевременно, необходимо. Цезарь устранил республику, которая умирала и стала тенью.

Таким образом, Гегель считал, что великие люди осуществляют волю мирового духа. Концепция Гегеля является идеалистической мистификацией истории, разновидностью теологии. Он прямо заявлял: «Бог правит миром; содержание его правления, осуществление его плана есть всемирная история». (Гегель, Соч., т. VIII, Соцэкгиз, 1935, стр. 35). Элементы рационального в рассуждениях Гегеля (идея исторической необходимости, мысль о том, что в личных целях великих людей содержится необходимое, субстанциальное, что великий человек осуществляет своевременное, назревшее) тонут в потоке мистики, теологических реакционных рассуждений о таинственном смысле всемирной истории. Если великий человек — лишь доверенное лицо, орудие мирового духа, бога, то он бессилен что-либо изменить в «предопределенном» мировым духом ходе вещей. Так Гегель пришел к фатализму, обрекающему людей на бездействие, на пассивность.

Ленин в своем конспекте «Философии истории» Гегеля отмечал его мистику, реакционность и указал, что в области философии истории Гегель наиболее антиквирован, наиболее устарел.

Философия Гегеля, в том числе его философия истории, явилась своеобразной дворянско-аристократической реакцией на французскую революцию 1789 г., на установление нового буржуазно-республиканского строя, реакцией на французский материализм XVIII в., на революционные идеи просветителей, звавших к ниспровержению феодального абсолютизма и деспотизма. Феодальную монархию Гегель ставил выше республики, а прусскую ограниченную монархию считал венцом исторического развития. Революционной инициативе народных масс, выступивших во время французской революции, Гегель противопоставил мистическую волю «мирового духа».

Провиденциализм в объяснении исторических событий имеет и более поздних последователей, чьи идеи сложились в иных исторических условиях и имели иной социальный смысл, чем идеи Гегеля.

Фаталистическая мысль о том, что ход истории предопределен свыше, высказывалась, например, в своеобразной форме великим русским писателем Л. Н. Толстым.

В своем гениальном творении «Война и мир» Толстой, рассматривая вопрос о причинах Отечественной войны 1812 г., изложил свои историко-философские взгляды. Толстой привел сначала различные объяснения причин войны, которые давались ее участниками и современниками. Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он это и говорил на острове св. Елены); членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие: купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу.

«Но для нас, — говорит Толстой, — потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными... Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось — были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору». (Л. Н. Толстой, Война и мир, т. 3, ч. I, стр. 5, 6). Отсюда Толстой делал фаталистический вывод: «В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.