Константин Кеворкян - Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Хотя без репрессий не обходилось — режим все-таки не санаторный, а оккупационный. Для иллюстрации: 22 октября 1941 года французская газета «Лё Фар» опубликовала следующее объявление: «Утром 20 октября трусливые преступники, состоящие на службе Англии и Москвы, убили коменданта города Нанта. Убийцы до сих пор не задержаны. В порядке отмщения за это преступление я приказал расстрелять 50 заложников. Еще 50 заложников подлежат расстрелу в случае, если виновные не будут арестованы до полуночи 23 октября» (7). Подобные публикации, помещенные в черную рамку, стали обычным явлением на страницах газет или красных уличных тумбах в городах Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии. Соотношение жертв, публично объявленное немцами, неизменно составляло 100:1, то есть сто заложников за каждого убитого немца. Во Франции за время войны гитлеровцы расстреляли 29 600 французских заложников. Но, с другой стороны, только во время высадки союзных войск в Нормандии, во время плановых бомбардировок союзников, погибло более сорока тысяч французских мирных жи­телей.

Несколько иначе вели себя гитлеровцы, если территория, где они хозяйничали, считалась ими полностью своей. Например, в той же Австрии после ее оккупации вместо слова «Австрия» во всех официальных документах рекомендовалось использовать название отдельных областей, на которые ее расчленили, либо термином «Альпийские и Дунайские имперские области» — наглядный пример понимания нацистами значения исторической топонимики.

Протекторат рейха «Чехия и Моравия» попал в жесточайшие тиски «онемечивания». На чешские заводы назначались немецкие управляющие, в учреждениях вводился немецкий язык, изменялись названия улиц, населенных пунктов. Массовый характер приняло выселение местных жителей из квартир и заселение их немцами. В ряде пунктов закрывались чешские школы и открывались немецкие, которые финансировались чешским правительством.

Сегодня много говорят о том, что Польша незаслуженно пострадала от действий диктаторских режимов Гитлера и Сталина, но забывают о том, что Польша накануне войны являлась государством-угнетателем национальных меньшинств, притом враждебное большинству окружавших ее стран. В свою очередь, немцы учредили на оккупированной ими территории «Генерал-губернаторство», подлежащее безжалостной эксплуатации. С 1 сентября по 26 октября 1939 года группы уничтожения расстреляли здесь 50 тысяч человек, преимущественно представителей местной интеллигенции. Были закрыты все польские книжные магазины, научные институты и вузы. Запрещены польские газеты и журналы, и даже вывески на польском языке, запрещено само преподавание польского языка. Закрыты зоологические сады, а звери отправлены в Германию. Отдельно запрещен Шопен (8).

Кое-кто подобную политику одобрял. Уже 5 ноября 1939 года члены Украинского комитета в Холме в письме рейхсминистру Розенбергу подчеркивали: «Слава Богу, что Польша разрушена по высшей воле фюрера. Наши жертвы и страдания окончены, и мы принадлежим сейчас к крупнейшей мировой культурной державе» (9). «Культурная политика» на оккупированной территории, кроме всего прочего, состояла и в государственной поддержке православной церкви. 5 февраля 1942 года уполномоченный германского МИДа писал своему руководству: «В отношении обеих Украинских православных церквей в Генерал-губернаторстве — православной и униатской — со стороны правительства генерал-губернатора занята доброжелательная позиция: в то время как выплачиваемые бывшим польским государством Римско-католической церкви дотации были упразднены, обе православные церкви в Генерал-губернаторстве об ограниченном объеме и без признания официальных обязательств получают государственные дотации» (10). Церковь, находящаяся на содержании Третьего рейха, разумеется, всячески демонстрировала ему свою лояльность и удерживала крестьянские массы от возможных эксцессов.

Сегодня польское сопротивление героизируется. И, конечно же, честь и хвала тем, кто не щадил своей жизни в борьбе с общим врагом, но преувеличивать размах битвы тоже не стоит. В ходе польского сопротивления погибли 33 тысячи (из 35 миллионов) человек; югославы, между тем, потеряли около 300 тысяч (из примерно 16 миллионов жителей страны); потери албанского сопротивления — 29 тысяч человек (из 1 миллиона населения). Таким образом, доля населения, погибшего в реальной борьбе с германской властью, в Польше в 20 раз меньше, чем в Югославии, и почти в 30 раз меньше, чем в Албании (11).

А ведь условия борьбы в Югославии оказались самыми что ни на есть чудовищными. Именно здесь в основном лютовали хорваты-усташи, наводившие ужас на самих немцев. Лидер Хорватской крестьянской партии Влатко Мачек (заключенный усташами в концлагерь) пишет, что он увидел, как один из лагерных охранников-усташей, который целый день убивал людей, постоянно крестится перед сном. «Я спросил его — не боится ли он Божьей кары? — “Лучше не говорите об этом, — ответил он, — я прекрасно понимаю, что меня ожидает. За все мои прошлые, нынешние и будущие прегрешения я буду гореть в аду. Но я буду гореть в аду ради Хорватии!”» (12). Такова людоедская логика всех националистов. Да и с адом — еще не факт, поскольку Хорватская католическая церковь фактически благословила геноцид сербов. Из всех хорватских иерархов только епископ Мостарский Алоизие Мишич выступил с осуждением резни и запретил своим священникам отпускать грехи тем католикам, которые запятнали себя человекоубийством (13). Средневековые зверства хорватских националистов вызвали возмущение даже у командования итальянских оккупационных войск, которое специально ввело своих солдат в Герцеговину для защиты сербского населения.

В свете полученного в предыдущих завоеваниях опыта, вторжение в Россию планировалось особенно тщательно — и в пропагандистских, и в экономических, и в социальных аспектах. Весной 1941 года на стыке двух министерств (пропаганды и оккупированных восточных территорий) было организовано особое учреждение под названием «Бинета» (или «Винета»). Оно занималось разработкой и переводом пропагандистских материалов, предназначенных для Красной армии и населения СССР. Позже ведомству поручили заниматься пропагандой в лагерях для военнопленных и «остарбайтеров». В 1944 году его бюджет достиг 5 миллионов рейхсмарок, а штат насчитывал около 400 немецких сотрудников и более 1,5 тысячи переводчиков из стран, на которые велось радиовещание и печаталась текстовая пропаганда (14).

Перед началом вторжения Геббельс лихорадочно записывал: «Директивы пропаганды на Россию: никакого антисоциализма, никакого возвращения царизма, не говорить открыто о расчленении русского государства (иначе озлобим настроенную великорусски армию), против Сталина и его еврейских приспешников, земля — крестьянам, но колхозы пока сохранять, чтобы спасти урожай. Резко обвинять большевизм, разоблачать его неудачи во всех областях» (5.6.1941 г.). Все эти идеи находили свое во­площение в военных приказах. Накануне войны командование вермахта издало «Указания о применении пропаганды по варианту “Барбаросса”», где наряду с запрещением проговариваться о намерениях расчленить Советский Союз, запрещалось также ставить вопрос о разделе земли и роспуске колхозов. Здесь же указывалось, что «пресса должна видеть свое призвание в том, чтобы оказывать на население успо­каивающее действие, удерживать от каких бы то ни было актов сабо-