Валентин Сахаров - Политическое завещание Ленина: реальность истории и мифы политики.

Если сопоставить факты острой реакции Крупской и разговор со Сталиным и быстрого примирения ее с ним, то можно предположить, что она сознательно «разыграла сцену» перед Лениным, который лежал в комнате, дверь которой выходила в небольшой коридор, в котором находился телефонный аппарат*. Поэтому если Ленин бодрствовал (крики Крупской вполне могли разбудить его), он не мог не слышать разговор, вернее, слов жены.

Каменев в письме Зиновьеву от 7 марта 1923 г., так же как и Ульянова, увязывает этот конфликт с «кавказскими делами»[1171]. Если конфликт произошел 21 декабря, то непонятной становится связь его с грузинским конфликтом, так как за прошедшие несколько дней после разговора Ленина с Дзержинским, Рыковым и другими в «кавказских делах» ничего нового не произошло, и во время, последовавшее за этими встречами, Ленин не проявил никакого беспокойства по этому поводу. Вопрос приобрел остроту не ранее конца января 1923 г., когда начал обсуждаться в Политбюро. В это время Ленин формально был ограничен в получении политической информации, но установленные запреты нарушались домашним окружением и секретарями. Об этом публично говорили Ем. Ярославский, А. Енукидзе. Крупская им не возражала. Подтверждал участие Крупской в этом и Троцкий[1172].

Из рассказа технического секретаря Политбюро Б. Бажанова (со ссылкой на секретарей Ленина и Молотова) также можно понять, что конфликт Сталина и Крупской был связан с грузинским конфликтом: «В январе 1923 г. года секретарша Ленина Фотиева запросила у него (т.е. у Сталина. — B.C.) интересовавшие Ленина материалы по грузинскому вопросу. Сталин их дать отказался ("не могу без Политбюро"). В начале марта он так обругал Крупскую, что она прибежала к Ленину в слезах, и возмущенный Ленин продиктовал письмо Сталину». Речь идет о «письме-ультиматуме»[1173]. Бажанов говорит о начале марта как времени инцидента, но в его рассказе присутствует указание на факт (запрос Лениным материалов по грузинскому вопросу и ответ Сталина), который относится к 24—29 января 1923 г.[1174] Любопытную деталь, также говорящую против отнесения конфликта к 21 декабря 1923 сообщает Молотов: «Сталин провел решение секретариата, чтобы не пускать к Ленину Зиновьева и Каменева, раз врачи запретили. Они пожаловались Крупской. Та возмутилась, сказала Сталину, а Сталин ей ответил: "ЦК решил и врачи считают, что нельзя посещать Ленина". — "Но Ленин сам хочет этого!" — "Если ЦК решит, то мы и вас можем не допустить"»[1175]. Этот рассказ перекликается с информацией Ем. Ярославского и А. Енукидзе о том, что кто-то ходил к Ленину жаловаться на Сталина.

Подобная ситуация немыслима для периода 18—23 декабря 1923 г., так как решение не сообщать Ленину «ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений» было принято в ходе совещания Сталина, Каменева и Бухарина с врачами только 24 декабря 1922 г.[1176] Запрет, установленный Пленумом ЦК РКП(б), не распространялся на контакты с политическим руководством.

Сталин в письме Ленину (7 марта 1923 г.), признавая самый факт конфликта с Крупской, определенно относил его к концу января — началу февраля 1923 г. (конфликт произошел «недель пять назад»), следовательно, на 4—5 недель позднее той даты, которую указывает Крупская. Сталин тоже относит его ко времени, когда вопрос о монополии внешней торговли утратил былую политическую актуальность, а проблема национально-государственного строительства и, в частности, конфликта в КП Грузии оказалась в центре внимания Политбюро. Если конфликт произошел не 22 декабря, а в конце января — феврале, то становится понятней обращение Крупской с жалобой на Сталина именно к Зиновьеву и Каменеву — они сочувствовали Мдивани и его сторонникам и, в принципе, могли выступать в качестве ходатаев перед Лениным. В этом случае становится понятней обращение Сталина в Политбюро 1 февраля 1923 г. с просьбой «об освобождении его от обязанностей наблюдать за исполнением режима, установленного врачами для тов. Ленина». Зачем ему отвечать за чужое своеволие, за нарушение режима, если он не в состоянии предотвратить эти нарушения, а выполнение возложенных на него обязательств грозило самому Сталину серьезным осложнением его отношений с Лениным. Политбюро** отклонило просьбу Сталина[1177]. Отказ в этом случае мог означать, что претензии Крупской были отклонены. Возможно, именно поэтому позднее она никогда не использовала этот эпизод в открытой борьбе, которую вела против Сталина. Если конфликт Сталина и Крупской был связан с ситуацией в КП Грузии, за которой стояли принципиальные вопросы национально-государственного строительства, то становятся понятными слова Сталина, сказанные им Молотову: быть женой Ленина «еще не значит разбираться в ленинизме»[1178]. Вопрос о монополии внешней торговли не затрагивал существа ленинизма, это был вопрос политической целесообразности. Другое дело — национальный вопрос. Он затрагивал принципиальные вопросы теории и политики большевистской партии, имел прямое отношение к пониманию и толкованию ленинизма. В этом случае становятся понятней слова Ульяновой о том, что Сталин «отчитал семейных» за сообщение Ленину «политических новостей» (очевидно, неоднократное). Наконец, версия Крупской представляет в качестве нарушителя запрета на передачу Ленину политической информации только саму Крупскую. Понятно, если Сталин отчитывает ее, но он почему-то отчитывает «семейных». М.И. Ульянова этим не возмущена, возможно, потому, что поступок Сталина считала оправданным если не по форме, то по сути. А этим она фактически признает, что он не был связан с тем письмом, которое Ленин, якобы, продиктовал 21 декабря Крупской для Троцкого.

Итак, за исключением письма Крупской Каменеву от 22 декабря во всех свидетельствах в том или ином виде присутствует «кавказский вопрос» и игнорируется проблема монополии внешней торговли, а время конфликта относится к концу января — началу февраля 1923 г. Но это значит, что версия Крупской в искаженном виде представляет суть этого конфликта, его причины и время. И сделано это было преднамеренно***.

Так или иначе, но инцидент между Крупской и Сталиным, действительно имевший место, был исчерпан при непосредственном участии Ленина. Досадный сам по себе, он не мог иметь политических последствий. Тем не менее, считается, что он перерос в конфликт Ленина — Сталина и завершился предъявлением Лениным ультимативного требования извиниться перед Крупской.

* Месторасположение телефона устанавливается по макету квартиры Ленина, хранившемуся в Центральном Государственном музее В.И. Ленина, а также по его расположению в Музее-квартире В.И. Ленина в Кремле. О том же свидетельствует и секретарь Крупской Дридзо, которая именно в своем рассказе о том конфликте сочла нужным уточнить: «Телефон в квартире Ленина всегда стоял в коридоре». Цит. по: Куманев В.А, Куликова И.С . Противостояние: Крупская - Сталин. М„ 1994. С. 33.