Коллектив авторов История - Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Напрасно я предлагал ему называть меня в домашнем обиходе по имени и отчеству…

— Скажите подать автомобиль, — сказал я, быстро поднимаясь с постели.

— Сказал, господин министр, чтобы не позже половины десятого был подан. Только мне ответили, что нет автомобилей. Этакое безобразие. Я все-таки сказал, чтобы вам автомобиль был подан непременно. Но, на всякий случай, велел лошадь подать. Будет подана.

За последнюю неделю с автомобилями были нелады, как, впрочем, и во всем… Все как-то скрипело и разваливалось… Подавали не вовремя, и почти всегда разные, нередко неисправные. Автомобиль, прикомандированный к министерству юстиции в мое личное распоряжение, без достаточного повода и подозрительно долго чинился. Экзекутор жаловался, что ничего не может сделать…

В десять без четверти был подан автомобиль.

Я прошел в кабинет, чтобы захватить по привычке тетрадку своего дневника, с которой я не расставался с утра до ночи, вписывая в нее все встречи и вкратце все разговоры.

Вынул ее из ящика письменного стола, и вдруг мысль, неожиданная и настойчивая: «А не последний ли наш день сегодня?».

Она сразу вылилась в окончательное решение. Я вынул из того же ящика другую тетрадку дневника — уже исписанную, пачку писем, частных и по должности, но адресованных мне лично, моя заметки, сложил все это в один пакет, огляделся в кабинете и засунул пакет в большую кучу старых газет, лежавшую на выступе книжного шкафа сзади письменного стола…

Оттуда после нашего ареста мой секретарь и добрый товарищ Д. Д. Данчич, по моей просьбе, вынул этот пакет и отнес одному моему другу…

Хотя я и был уверен, что Тюрин ошибся, что меня вызывали не в Генеральный, а в Главный штаб, но все-таки заехал сначала в Генеральный — благо это рядом. Там не оказалось никого.

Я проехал к Главному штабу. Он расположен, как известно, справа от Зимнего дворца, если стоять к последнему лицом.

Подъехал, вышел из автомобиля, подошел к подъезду и все понял.

У подъезда не было никакой охраны. Каждую минуту в подъезд входили и выходили из него поодиночке и группами военные лица всех чинов и родов оружия. Дверь его казалась настежь открытой, и только колебаниями своими выдавала, что она не открыта, а постоянно открывается, не успевая закрыться.

Я вошел, никто меня не знал, но никто не спросил меня при входе.

По лестнице в два марша непрерывно подымались и спускались солдаты, офицеры всех чинов, реже юнкера. Лица хлопотливые и сосредоточенно-встревоженные.

Все ли это «свои»? Сколько здесь большевиков? Их может быть сколько угодно. Входи и… бери.

Они потом так и сделали: вошли и сели, а те, кто там сидел, встали и ушли — штаб был занят…

Поднялся во второй этаж. На площадке у средней двери — юнкер с ружьем, на которое, держа его за штык правой рукой, опирается как на палку… Он мог быть и без ружья, а хорошая палка была бы удобнее. Спрашиваю:

— Не знаете ли, где здесь министр-председатель?

Отвечает любезно:

— Извините, не знаю. А вот пройдите к дежурному офицеру, сюда — налево, он вам скажет.

Вхожу. Большая, плохо освещенная комната. Прямо против входной двери окно, по стенам с двух сторон — двери. Посередине большой стол, на нем бумаги в полном беспорядке. За столом никого. Через комнату проходят постоянно военные люди в пальто и без пальто, в шапках и без шавок, — через входную дверь и через двери из внутренних помещений, — приходят, проходят, уходят — с бумагами и без бумаг.

Меня не знают. Я здесь чужой. Но не обращают никакого внимания. Вскинет глазом иной и спешно идет дальше…

Я могу взять с этого стола бумаги, сложить их, не спеша, и унести, положить в любое место бомбу; на стене наклеить призыв к свержению правительства…

Проходит какой-то генерал, читая на ходу бумагу. Останавливаю вопросом, не знает ли он, в каком помещении в штабе находится министр-председатель. Остановился, поднял голову, взглянул поверх очков взглядом человека, которого только что разбудили, но он еще не пришел в сознание, и резко буркнул:

— Не знаю-с! Спросите дежурного офицера, — и пошел.

Потом вдруг остановился, обернулся, опять взглянул поверх очков, но взглядом человека, которого осенила неожиданная, но властная мысль, и сказал раздраженно:

— А шапку, знаете ли, не мешало бы снять!..

Это было резонно. Я снял шляпу и вышел опять на площадку, решив пройти прямо в кабинет начальника штаба. Спросил юнкера — где. Указал.

Подошел к двери кабинета. Доложить, конечно, некому.

По коридору снуют люди непрерывной чередой, вперед и назад, но у двери начальника штаба нет никакого караула, даже нет никого, кто бы мог доложить…

Можно войти в кабинет беспрепятственно группой и, войдя бесшумно, сказать спокойно: «Вы начальник Главного штаба?.. Объявляю вам, что вы арестованы…»

Я нажал ручки двери и вошел в кабинет без доклада.

Прямо против двери, лицом к ней, спиной к окнам стояли Керенский, Коновалов, Кишкин, генерал Багратуни, адъютанты Керенского и другие, мне незнакомые.

Один высокий, бритый, с лицом иностранца что-то говорил Керенскому.

Керенский был в широком сером драповом пальто английского покроя и в серой шапке, которую он всегда носил — что-то среднее между фуражкой и спортивной шапочкой.

Лицо человека, не спавшего много ночей, бледное, страшно измученное и постаревшее.

Смотрел прямо перед собой, ни на кого не глядя, с прищуренными веками, помутневшими глазами, затаившими страдание и сдержанную тревогу.

Подал мне руку, взглянув рассеянно и мельком.

Я поздоровался с Кишкиным и Коноваловым.

Было очевидно, что я пришел к концу какой-то беседы, хотя было только десять часов, и что Керенский куда-то собирается ехать один: и Кишкин и Коновалов были без верхнего платья.

— В чем дело? — обратился я к Коновалову вполголоса.

— Плохо! — ответил он, глядя на меня поверх пенсне.

— Куда он едет?

— Навстречу войскам, которые идут в Петроград на помощь Временному правительству. В Лугу. На автомобиле. Чтобы перехватить их до вступления в Петроград и выяснить положение, прежде чем они попадут сюда — к большевикам.

— Навстречу войскам, идущим сюда на помощь Временному Правительству? А в Петрограде, значит, нет войск, готовых защищать Временное правительство?

— Ничего не знаю! — Коновалов развел руками. — Плохо, — прибавил он.

— И какие это войска идут?

— Кажется, батальон самокатчиков.

Поистине плохо, если в день несомненной опасности военного восстания в Петрограде для защиты Временного правительства и государственного порядка надо ехать в Лугу навстречу… батальону самокатчиков.

Кто-то доложил, что автомобили поданы. Оказывается, один из двух автомобилей был предоставлен Керенскому, по его просьбе, одним из союзнических посольств, по-видимому, автомобильная база уже не была в распоряжении правительства.