Григорий Вайндрах - Подвиги русских врачей

«Вибрион, всюду вибрион», говорил Заболотный в ответ на эти надуманные теории. И он с этими теориями боролся. Та же Суражевская, которая работала впоследствии с Заболотным во время чумы в Харбине, была его помощницей во время холеры в Царицыне, а затем и в Петербурге. «Даниил Кириллович, — пишет она мне, — был замечательный человек тем, что он не бросался, сломя голову, в опасные места, он подходил к ним, зная, откуда грозит опасность, и зная, как с этой опасностью бороться. Он встречал ее открыто, без страха, и нас учил тому же. Он был убежден, что холерная вакцина должна помочь, потому не боялся после прививки проглотить холерного вибриона и широко проповедовал в Царицыне необходимость вакцинации.

Вернувшись из Царицына, я непосредственно перешла на работу в Петербург, где в 1908 и 1909 гг. была страшнейшая холера. Я работала в одной из лабораторий, которую устроил Заболотный, а их было четыре. Люди умирали по 1000 человек в день, потому что в городском водопроводе мы находили холерного вибриона в 5 кубических сантиметрах воды; те люди, которые хотели пить „живую воду“ (так мне сказал один больной, которому я поднесла кипяченой воды: „зачем ты даешь мне мертвую воду, дай мне живой воды“), те люди пили „живого вибриона“ и умирали сотнями в день.

Здесь в лаборатории мы, кроме практической работы, вели и научную. Лечили больных простоквашей из болгарской палочки, определяли выживаемость и распространение вибриона в трупах». В этом же письме она дает характеристику Заболотного:

«Я хорошо знала всю семью Даниила Кирилловича и кроме самых лучших, светлых, теплых воспоминаний ничего передать вам не могу. Он был совсем особенный человек, таких сейчас нет. Простой, необычайной скромности, остроумный, живой. На мое несчастье не могу послать вам фото нашей экспедиции: когда мы уезжали, нас снимали, и карточка наша была в „Огоньке“. Может быть я ее еще найду.

Он (Заболотный) был бессребреник: к нему направляли письма: „Дорогой профессор, помогите, если можете“ и он удовлетворял просьбу, даже не зная, кто к нему обращается».

Этого человека любили и уважали. Из села Чеботарки (ныне Заболотное) он приезжал часто в Жмеринку, здесь в каждом доме Заболотный был желанным гостем и своим человеком, близким и любимым. С пожилыми людьми он вел степенные разговоры, с молодежью был в дружеских отношениях, поверенным их тайн, советником в выборе высшего образования. Молодые вырастали, но Даниил Кириллович всегда оставался для них непререкаемым авторитетом. Он всегда называл их просто по имени, с ними он фотографировался, и в руках у меня даже есть эти фотографии, на которых изображен Заболотный со своими друзьями в Жмеринке.

Эти потускневшие и выцветшие от времени фото хранятся как священные реликвии. На них изображен «Наш Даниил Кириллович». И много позже, когда в волосах его друзей появились уже серебряные нити, а они сами прошли большую часть своего жизненного пути, Даниил Кириллович все же называл их, своих друзей, которые выросли у него на глазах, Лизами, Катями, Анями, а при встрече с ними в Москве всегда интересовался, что поделывают их матери и отцы в Жмеринке, или вспоминал, как некоторые из них студентками-медичками и молодыми врачами работали у него в лабораториях в Подольском земстве во время холеры и как он учил их выделять чистые культуры вибриона. А был он в это время академиком и президентом Академии наук УССР.

Есть прекрасная поговорка: чтобы быть умным, одного ума мало. У Заболотного был не только светлый ум, но и золотое сердце.

О хороших людях, украшающих и украшавших жизнь человеческую, — можно и должно писать даже не в дни юбилейных торжеств.

Здесь бы хотелось упомянуть об одном враче — истинном ученом, имя которого как-то мало вспоминают, или, если вспоминают, то только на страницах специальных изданий, — о Василии Исаевиче Исаеве (1854–1911). Как-то прошел он в жизни мало отмеченным, а ведь это был настоящий ученый и многое сделал для науки.

В. И. Исаев (1854–1911).

Вкратце открытие его заключалось в следующем: если в брюшную полость морской свинки впрыснуть несмертельную дозу холерного вибриона, то при последовательном введении в ту же полость холерных вибрионов, они целиком растворяются — это так называемый феномен Исаева: взятая в пробирку из брюшной полости такой морской свинки жидкость тоже растворяет холерных вибрионов. «Они, — писал Исаев, — съеживались в маленькие шарики… но постепенно эти шарики бледнели… потом оставались лишь слабо видные тени, как остаток погибших вибрионов и, наконец, исчезало и это». Значение этого опыта вот в чем: с холерными вибрионами схожи очень многие микробы, которые тоже носят название вибрионов. Разница же в том, что они безвредны. В жидкости из брюшной полости «подготовленной», как указано, морской свинки растворяются только холерные вибрионы. Описанное явление получило название феномена Исаева — Пфейфера, так как Исаев открыл его в в 1894 г., работая за границей в лаборатории Пфейфера.

Умер он нестарым. На памятнике его в Кронштадте стоят слова: «Спешите трудиться», произнесенные им на своем юбилее в ответ на приветствия многочисленных друзей, товарищей, учеников.

На другой стороне этого памятника высечено: «Врачу, ученому, администратору, общественному деятелю».

Открытие холерного вибриона дало возможность понять сущность эпидемий и показало путь к прекращению их.

Холерный вибрион в воде сохраняется довольно долго, и если от больных и бациллоносителей он со сточными водами попадает в систему водоснабжения, то как взрыв возникает эпидемия холеры. История знает ряд таких катастроф; классическим примером является эпидемия холеры в Гамбурге 1892–1893 гг. В начале августа число заболеваний исчислялось единицами, болезнь передавалась либо от человека к человеку, либо мухами, которые, питаясь выделениями больных, могут являться переносчиками инфекции на протяжении нескольких дней.

При увеличении числа источников болезни (больных и бациллоносителей), при несовершенной очистке канализационных вод вибрион попал в реку Эльбу; ее водой население пользовалось для питья, и в результате к концу августа число заболеваний дошло до 1000 и больше в день. Полное прекращение заболеваемости наступило после введения в действие водопроводных фильтров. То же было и в Петербурге. Начало эпидемии и резкий взрыв в конце августа — сентябре 1908 г. «Хроническая» водная эпидемия наблюдалась в течение зимы и весны 1909 г., подъем ее имел место в июле и августе 1909 г., когда действовали и сезонные причины подъема — мухи. Наконец, полное прекращение заболеваемости наступило в 1910 г., после введения системы очистки питьевой воды из Невы.