Геродот - История Древней Греции

148. К этим-то островитянам прибыл Фера с толпой спартанцев, членов колен, для того, чтобы жить на острове вместе с прежними поселенцами и не вытеснять их оттуда, ибо почитал их своими родственниками. Но когда минийцы бежали из тюрьмы и поселились на Тайгете, а лакедемоняне задумали истребить их, Фера упрашивал не проливать крови, обещая удалить минийцев из этой страны. Лакедемоняне приняли предложение, и Фера отплыл с тремя тридцативесельными судами к потомкам Мемблиара, но взял с собой не всех минийцев, а только немногих. Большинство их повернуло к парореатам и кавконам, вытеснило их из их земель, а сами они разделились на шесть частей и основали там следующие поселения: Лепрей, Макист, Фриксы, Пирг, Эпий, Нудий. Бо́льшую часть этих поселений разорили в мое время элейцы. Остров же по имени вождя колонии был назван Ферой.

149. Когда сын Феры отказался ехать вместе с отцом, этот последний заметил, что покидает его как овцу среди волков; отсюда и произошло имя юноши Эолик, возобладавшее над прочими его именами. У Эолика родился Эгей, по имени которого названо большое колено в Спарте, Эгиды; у членов этого колена дети умирали в раннем возрасте; когда по повелению оракула они основали святилище Эриниям Лаия и Эдипа, дети стали выживать. То же самое случилось и на Фере с детьми ее жителей.

150. До сих пор согласны между собой рассказы лакедемонян и ферейцев; дальнейшее я сообщу только со слов ферейцев. Сын Эсания Гринн, потомок упомянутого Феры и владыка острова того же имени, прибыл однажды в Дельфы с гекатомбой по поручению родного города; за ним следовал вместе с другими согражданами сын Полимнеста Батт, миниец из рода Евфема. Когда царь Гринн спрашивал божество о чем-то другом, пифия велела ему построить город в Ливии, на что Гринн отвечал: «Я слишком стар, владыка, и мне тяжело двинуться в путь; прикажи это кому-нибудь из более молодых». При этом он указал на Батта. В то время ничего больше не случилось. Возвратившись домой, они и не думали об изречении оракула, потому что не знали, где расположена Ливия, и не решались снаряжать колонию наугад.

151. В течение семи лет после этого божество не посылало дождя на Феру, так что засохли на острове все деревья, кроме одного. Когда ферейцы обратились с вопросом к оракулу, пифия приказала им вывести колонию в Ливию. Так как другого средства избавиться от беды не было, то ферейцы послали вестников на Крит узнать: не ходил ли кто-нибудь из критян или из сожителей их в Ливию. Вестники блуждали по острову, пока не пришли в город Итан; там они встретились с торговцем пурпуром по имени Коробий и узнали, что однажды он занесен был ветрами в Ливию и на ливийский остров Платею. За вознаграждение они склонили его отправиться вместе с ними на Феру, а от Феры отплыли сначала в Ливию несколько человек на разведку. С Коробием во главе они прибыли к острову Платее, где и покинули Коробия с продовольствием на несколько месяцев, а сами поспешно отплыли назад с вестями об острове для ферейцев.

152. Так как ферейцы не возвращались на остров дольше, нежели было условлено, то у Коробия все запасы истощились. После этого корабль, принадлежавший самосцу Колею, на пути в Египет занесен был на этот самый остров Платею, самосцы узнали от Коробия все дело и оставили ему съестных припасов на целый год. Засим они снялись с острова и пустились в море по направлению к Египту, но восточным ветром были отнесены в сторону; ветер не унимался, так что они перешли Геракловы столпы и прибыли по указанию божества в Тартесс. В то время этот торговый пункт был еще не тронут никем, благодаря чему самосцы по возвращении назад извлекли такую прибыль из продажи товаров, как никто из эллинов, насколько мы знаем, за исключением, правда, Сострата, Лаодамантова сына, из Эгины. С этим последним не может поспорить никто. Десятину своей прибыли в сумме шести талантов самосцы употребили на медную чашу, похожую на арголийский кратер; кругом она была украшена выдающимися над краями головами грифонов. Чаша пожертвована в храм Геры, а подставкой ей служили три коленопреклоненных колосса из меди в семь локтей вышиной. Прежде всего, за это благодеяние у самосцев возникла тесная дружба с киренцами и ферейцами.

153. Оставив Коробия на острове, ферейцы по прибытии снова на Феру объявили, что ими заселен остров подле Ливии. Ферейцы после того решили послать туда же людей от всех семи местностей, по одному из двух братьев, вытянувшему жребий, а вождем их и царем должен быть Батт. Так снарядили они два пятидесятивесельных судна.

154. Это рассказывают одни только ферейцы, в остальном они согласны с киренцами; только относительно Батта киренцы расходятся с ферейцами. Рассказ их таков: на Крите есть город Оакс, царем в нем был Этеарх, имевший дочь по имени Фронима и женившийся вторично, когда дочь осталась без матери. Войдя в дом, жена пожелала быть Фрониме настоящей мачехой и потому стала причинять ей огорчения и строить всякие козни, наконец взвела на нее обвинение в разврате и убедила в том мужа. По наущению жены Этеарх совершил возмутительнейший поступок относительно дочери, а именно: был в Оаксе торговый человек из Феры по имени Фемисон, Этеарх вступил с ним в дружбу и обязал его клятвой оказывать ему всевозможные услуги, в каких бы он ни нуждался. Взяв такую клятву, Этеарх передал ему свою дочь с поручением увезти ее с собой и бросить в море. Однако Фемисон был возмущен таким обманом и кощунством, порвал с ним дружбу и поступил так: девушку принял и отплыл; выйдя в открытое море, чтобы выполнить клятву, данную Этеарху, купец крепко связал девушку веревками, опустил ее в море, потом снова вытащил и вместе с ней прибыл на Феру.

155. Оттуда взял Фрониму Полимнест, знатный фереец, и сделал ее своей наложницей. Спустя некоторое время она родила ему сына, заикавшегося и шепелявившего, носившего имя Батта, по словам ферейцев, но, как мне кажется, называвшегося иначе; в Батта он был переименован лишь по прибытии в Ливию, в силу полученного ими в Дельфах изречения оракула и согласно с приобретенным там достоинством. Дело в том, что баттом (battos) ливийцы называют царя, и мне думается, что пифия в своем изречении обращалась к нему на ливийском языке в уверенности, что некогда он будет царем в Ливии. Возмужав, он тотчас явился в Дельфы за советом о своей речи, и пифия дала такой ответ:

То же самое по-эллински пифия сказала бы ему так: «Ты пришел сюда, царь, из-за твоей речи». «Я пришел к тебе, владыка, – отвечал тот, – за советом относительно моей речи, а ты велишь мне свершить другое, невозможное, – заселить Ливию; но где у меня для этого средства, где люди?» Однако подобными вопросами он не вынудил оракула дать ему другое изречение. Оракул повторил сказанное раньше, и Батт, не дослушав его до конца, удалился на Феру.