Геродот - История Древней Греции

Вообще, невзирая на эти неточности, известия Геродота о положении и сооружениях Вавилона, о природе и произведениях благодатной окрестной равнины, о культах и нравах жителей представляют для нас чрезвычайную важность и обличают непосредственное знакомство писателя с одним из центров восточной культуры, а потому и потеря его «Ассирийских повествований», если они только были написаны, наверное, лишила нас многих драгоценных сведений, прежде всего о быте древних ассириян, хотя древнейшая история ассиро-вавилонских царей едва ли была бы удовлетворительнее истории царей Египта.

После всего сказанного неизбежной является общая характеристика нашего автора, сделанная английским критиком в ответ на третий вопрос. Геродот, по его мнению, простой рассказчик побасенок, λογοποιος, как называл его еще в пятидесятых годах английский комментатор Блексли: «Он брал у других не стесняясь и не сознаваясь в том; он претендовал на знания, которых не имел; он заявлял, что получает сведения путем личного опыта и от очевидцев, тогда как на самом деле черпал их из готовых источников, стараясь в то же время унизить своих предшественников; он делает вид, что совершил далекие путешествия, столь же баснословные, как и путешествия первых философов; он вносит в свой труд рассказы или отборные варианты басни не потому, что в основе их лежат надежные свидетельства, но потому, что они отвечали направлению его ума и согласовались с общим характером его произведения». Пределы путешествий его сильно сокращаются критиком. Эллада с ее святилищами, берега Фракии от Византии до Афона, Египет до Меридова озера, берега Палестины и Сирии, Тир, Бейрут, Кипр, Родос, Кирена, острова Эгейского моря, Великая Эллада, западное побережье Малой Азии, Лидия со столицей Сардами и Троада – вот те страны, которые, по словам Сэйса, посетил Геродот и о которых он говорит как очевидец. Таким образом, Персия, Вавилония, Ассирия, внутренние части Передней Азии, Скифия, Колхида, верхний Египет совсем исключаются критиком из пределов путешествия и личного наблюдения «отца истории».

Итак, следуя за Сэйсом, нам обязательно было бы отвергнуть никем доселе не оспариваемый факт личного посещения историком нашего юга. Историк нигде не говорит прямо, что он был в Скифии; но в труде его имеются многочисленные выражения, не оставляющие сомнения в том, что он повествует о Скифии, или как очевидец, или как посредник между читателем и свидетелями – очевидцами из среды эллинов, живших по северному побережью Черного моря, преимущественно в Ольвии. Черное море, Константинопольский пролив Геродот измерял сам (IV, 85–86); между Бугом и Днепром он видел громадную медную чашу, измеренную им и сличаемую с тем сосудом, который поставлен был Павсанием у входа в Босфор; чашу ему показывали (τοσουδε μεντοι απεφαιυον μοι ες όψιν IV, 81). Между тем сам же Сэйс замечает, что Геродот не простирал своей лживости до того, чтобы выдавать за виденное им непосредственно то, о чем он слышал от других или вычитал у предшественников. Чаша находилась на Эксампее, или Священных путях, в области между Бугом и Днестром, там именно, где эти реки наибольше сближаются, приблизительно у теперешнего города Вознесенска, а горький ключ Геродота, носивший тоже имя Эксампея, приурочивается легко к Мертвым водам. В следующей главе историк замечает, что на берегу реки Тирас показывают ступню Геракла; подле той же реки видна и теперь могила киммерийских царей (IV, 11); о реке Теар он говорит со слов окрестных жителей (IV, 90); многие известия его о реках обличают с очевидностью для каждого личное присутствие повествователя на месте (IV, 52–57). В одном месте Геродот ясно намекает на то, что сведениями своими о скифах и Скифии он обязан больше всего жителям Ольвии и других эллинских городов на Понте (IV, 24), а немного дальше (IV, 76) замечает, что об Анахарсисе слышал сам от Тимны, доверенного царя Ариапифа. Потом, описание Гилеи, лесной области на нижнем течении Днепра, в которой нельзя не узнать днепровских плавней (IV, 18, 76), могло быть сделано только очевидцем. Известия Геродота о конструкции могил скифских царей, о погребальных и поминальных обрядах скифов, о военных и других обычаях почти целиком подтверждаются археологическими разысканиями и этнографическими аналогиями. Ввиду всего этого самые опытные археологи и критики всегда признавали факт посещения Скифии неоспоримым. Вот как выражается наш даровитый, умудренный опытом историк русской жизни И. Е. Забелин: «Его (Геродотовы) рассказы дышат необыкновенной простотой и правдой и вместе с тем так живо изображают и природу страны, и людей с их нравами, обычаями и дедами, что все это в действительности представляется, как будто сам живешь в то время и в той земле и с теми самыми людьми». Другой русский ученый, точный и строгий критик Ф. Брун, называет IV книгу Геродотовой истории чрезвычайно ценным и единственным источником для древнейшей истории черноморских степей; самое описание Геродота он называет изящным и основательным. Капитальнейшее возражение против Сэйса мы оставили под конец. Хотя Черное море и северные берега его стали известны соплеменникам историка задолго до него, хотя у предшественников его были немногие обрывочные известия, внесенные в свою книгу Боннелом («Beiträge zur Altertumskunde Russlands»), но все это было слишком незначительно, ничтожно в сравнении с тем, что «отец истории» впервые сделал известным древним эллинам. Следовательно, где же те литературные пособия, которые могли бы дать ему материал для легкой компиляции? Мы воспользовались случаем для того, чтобы еще раз выставить перед русским читателем всю важность известий Геродота о нашем юге и вместе с тем показать Геркулесовы столпы, до каких доходит скептицизм английского ориенталиста.

Что касается бытовой стороны скифов, то Геродотовы известия этого рода находят себе подтверждение в многочисленных аналогиях. Так, обычай скифов доить кобылиц при помощи костяных трубок (IV, 2); подобный же способ выдаивания молока наблюдается и у калмыков, и в Аравии, и у некоторых народов Южной Африки. Рассказ эллинского историка о том, как скифы кнутами укротили взбунтовавшихся рабов (гл. 3), близко напоминает рассказ новгородских летописей об укрощении в Новгороде слуг господами, возвратившимися из долговременного военного похода. Почитание царскими скифами военного божества в виде меча (гл. 62) почти тождественно с культом оружия у аланов, квадов, вендов, у татар и других народов. Точно так же до тождества сходны поминальные обряды скифов (гл. 72) и патагонцев, как описаны последние у Леббока, на что обратил внимание профессор Воеводский в исследовании «Чаши из человеческих черепов и тому подобные примеры утилизации трупа». Подмешивание крови к вину при заключении договоров, питье крови убитого врага и скальпирование составляют характеристические черты дикого воинственного народа, а хорошо известный своими ценными исследованиями В. Ф. Миллер считает бытовые аналогии в известиях Геродота, с одной стороны, и в народных сказаниях осетинов, с другой, вообще достаточными для того, чтобы признать иранство скифов. Раскопки так называемых царских курганов, или толстых могил по левую сторону Днепра, подтверждают известия Геродота о погребении скифских царей (IV, 71). Словом, Геродотова Скифия может считаться одним из отделов «историй», наиубедительнейше доказывающих и меткость в наблюдениях древнего писателя, и доброкачественность весьма значительной части полученных им свидетельских показаний.