Михаил Серяков - Великий закон славян

Нарушение вселенского закона здесь является гораздо более страшным проступком, чем преступление против своего рода. В той или иной степени эти народные представления проникают даже в христианские летописи, безоговорочно осуждающие нарушение крестного целования и наделяющие крест силой, способной чудесным образом покарать преступника. Новгородская летопись подчеркивает: «Иже бо крестъ преступають, то и сдѣ казнь приимають, и на ономь вѣцѣ муку вѣчную» [159]. Таким образом, крестное целование, ставшее для русских людей на многие века символом самой торжественной и нерушимой клятвы, напрямую восходит своими корнями к языческому вселенскому закону-роте и находится в принципиальном противоречии с Библией.

Миниатюры Радзивилловской летописи XV в., восходящие, как было установлено специалистами, к миниатюрам Владимирского лицевого свода 1212 г., доносят до нас изображения обряда крестного целования в Древней Руси в различной обстановке. Так, на одной миниатюре показана процедура заключения мира между Святополком и Владимиром Мономахом в 1097 г., достигнутого при посредничестве митрополита. Автор миниатюры показал обоих князей сидящими на своих престолах, а представители духовенства подносят крест к мирящимся правителям. На другой миниатюре, изображающей события 1175 г., крест гораздо большего размера лежит на алтаре и на нем торжественную присягу приносит князь Ярополк Ростиславич. Третья миниатюра, хоть и относится к хронологически более позднему событию, однако в большей степени, чем две предыдущие, доносит до нас исконное оформление этого первоначально языческого обряда. Данная миниатюра иллюстрирует летописное известие 1202 г.: «Романъ… посла на Гору к Рюрикови. и ко Олговичем. и води Рюрика къ крсту. и Олговичѣ. а сам к ним (крстъ) цѣлова же. и пусти Рюрика въ Вручии» [160]. Автор миниатюры ограничился изображением крестного целования одного князя Рюрика Ростиславича и показал его в виде трех сменяющих друг друга сцен. На первой князь, молитвенно сложа крест-накрест руки, готовится совершить этот важный ритуал. Особенно важна для нас вторая сцена, упоминание о которой отсутствует в летописном тексте. На ней автор миниатюры показал Рюрика уже после совершения им крестного целования на ритуальном пиру, во время которого князья, дополнительно скрепляя данную ими клятву, пьют из одной чаши, держа друг друга за руки. Перед нами, несомненно, изображение языческой братчины, которая могла сопутствовать обряду крестного целования. Наконец, на третьей, заключительной сцене, князь Рюрик показан садящимся на коня, для того чтобы отъехать «въ Вручии» (Овручь). Так миниатюры Радзивилловской летописи доносят до нас мелкие подробности изучаемого нами ритуала, отсутствующие в других письменных источниках.

Несмотря на весь авторитет Иисуса Христа, церковь ничего не могла с этим поделать и была вынуждена ограничиться лишь тем, что категорически закрывала любому ротнику путь в церковный сан. Это следует не только из приведенных поучений, но и из специальных указаний на сей счет церковных иерархов. В «Правилах митрополита Кирилла» говорится: «Нъ и тоу скоро ихъ не поставляйте, аще боудоуть не кощюньници, ни хъщници, ни пьяници, ни ротници, ни сварливи» [161]. В «Послании митрополита Фотия» 1427 г. особо подчеркнуто: «Таковiи ротници и лжеобѣщници, по писанiю, никако могуть дълъ церковнихъ завѣдати» [162]. При переводе церковной литературы на древнерусский язык ее также приспосабливали к отечественным реалиям: «Ротящеи ся не приемлѣте поставления (Вас. Вел. 10). Ефр. корм., 474. XII в. Не тькмо кляти ся възбраняеть клирикомъ, нъ никакоже ротити ся. Никон. Панд. 2, 81. XIII в. Хотя быти мнихъ отвержеть ся воля своея и возметь крстъ свои… не ротить ся, не злословить. Ефр. Сир., IV, 108. XIII в.» [163]. Роту запрещалось давать и посвященным в сан священнослужителям: «А попа не достоит к роте вѣсти ни на послушество» [164].

Наконец, любопытное наблюдение над одной особенностью древнерусского летописания сделал В.Ю. Франчук. Если при описании событий XI в. рота употребляется при заключении договоров и русских князей с язычниками-половцами, и между самими князьями-христианами, то в летописании XII в. этот термин встречается лишь тогда, когда речь идет о язычниках. «Создается впечатление, что летописцы XII в. сознательно избегают термина „рота“ по отношению к христианам, осознавая языческую сущность обряда, которую он обозначает» [165]. Однако изучение аналогичных событий по «Истории Российской» В.Н. Татищева показывает, что и летописцы, и князья XII в. широко используют термин «рота». В.Ю. Франчук заключает: «Таким образом, не летописцы XII в. избегали термина „рота“, а убирали его редакторы, работавшие с их текстами позже. Многие превышения летописного текста, сохранившиеся в „Истории Российской“ В.Н. Татищева, в большей своей части, очевидно, и были исключены церковниками из позднейших сводов в связи с тем, что языческий термин „рота“ встречается в них в речах христиан или же употреблен по отношению к христианам» [166]. Тенденция использовать интересующий нас термин только по отношению к иноверцам продолжалась и в более позднюю эпоху. Примеры этого по отношению уже к татарам мы видим в Лицевом своде: «Но, пока речь идет о периоде феодальной раздробленности, сцена крестного целования носит несколько абстрактный характер. Основа ее – группа „утверждающихся“ целованием, которая располагается по обе стороны или напротив аналоя с крестом. Крестное целование как знак верности нередко заменяется символическим изображением аналоя с лежащим на нем крестом. Крест не целуют, около него не клянутся в верности, но на фоне его совершаются события, которые либо соответствуют договору, утвержденному крестным целованием, либо его нарушают. И наличие этого символа верности определяет эмоциональную окраску и подчеркивает направленность данной сцены.

С течением времени появляется и новая символика утверждения договоров о мире, дружбе, о ненападении, особенно когда речь идет о договорах с „иноверными“, в частности с татарами. Так, например, в сцене присяги казанского царя Мохаммеда Эмина на престоле лежит меч (или сабля), сам казанский царь пьет из сосуда, а кроме того, здесь же лежит договорная грамота» [167].

К сожалению, В.Ю. Франчук в своей статье (которая была единственной работой, посвященной роте, во всей отечественной историографии, и дореволюционной и послереволюционной) не сделал сравнительного сопоставления текстов «Повести временных лет» и сочинения В.Н. Татищева, использовавшего некоторые не дошедшие до нас рукописи. Поскольку это сопоставление наглядно показывает, как последующие церковные редакторы труда Нестора «корректировали» в соответствии со своими религиозными воззрениями отечественную историю, есть смысл восполнить этот пробел.