Теодор Моммзен - История римских императоров

В разделе, посвященном доминату, Моммзен заблуждается, утверждая, что на Никейском соборе в 325 г. преобладало арианское большинство [ MH. III 144], отказывая алеманам в способности завоевывать римские города [ MH. III 165], связывая первое упоминание Парижа с Юлианом [ MH. III 201 f.], предполагая появление первых одомашненных верблюдов при Валентиниане [ MH. III 201 f.]» обозначая Валентиниана арианином [ MH. III 203][ MH. III 220] или рассматривая «немецкую» Библию Вульфилы как старейший перевод Библии вообще [ MH. III 213]. Загадочно двукратное замечание Моммзена о том, что в период персидских войн Восточный Рим погиб [ MH. III 222][ MH. III 222]. Поскольку лекции проходят параллельно повествованию пятого тома «Римской истории», хотелось бы узнать, какие сделанные там исправления объясняются советом Виламовица.

Кажется, словно Моммзен снова предался блаженным заблуждениям юности, corragio dell' errare, 149 когда выступал перед студентами. Его замечание о том, что в мире нет ничего более легкомысленного, чем чтение лекций у 150 подтверждает, что у старого Моммзена было куда меньше сомнений, когда он стоял на кафедре, чем когда он сидел за письменным столом. В соответствии с этим в нашем тексте мы имеем дело с более темпераментным, скажем так, более юным Моммзеном, чем в отпечатанном материале того же времени. Холод пятого тома не пронизывает лекции. С другой стороны, Моммзен оговорил некоторые более поздние точки зрения, так например основное структурное значение тайного императорского совета (consistorium) [ MH. III 49], учреждение постов придворных военачальников в поздний период правления Константина, а также постов региональных военачальников при Констанции II, 151 и наконец, он оговорил римское происхождение Вульфилы, который обыкновенно считается полуготом [ MH. III 212]. Что касается частностей, то самое современное исследование еще может основывается на моммзеновском толковании позднеантичных должностей, в этой области проявляется его тонкое чутье юриста, превосходящее чутье современных авторов: например в его рассуждениях о начале разделения администрации и юстиции.

Наконец, примечательны рассуждения Моммзена о христианстве, 152 которое он ни в коем случае не обошел, как утверждает Себастьян Хензель (см. выше). Моммзен [MH. I 232 ff.] дал определение иудаизму через национальность и ритуал, христианству — через идею человеколюбия и гуманизма. Бог гнева должен был стать богом любви. Между тем нет недостатка и в критических интонациях. Христианство было плебейской религией и стиль его тоже был плебейским [ MH. III 104], христианская вера была верой угольщиков, но верой угольщиков для графов и баронов, и потому исторически действенной [ MH. III 109]. Моммзен сожалеет об оказанном влиянии на искусство и государство. Церковь представляется ему государством в государстве, ее иерархию — в высшей степени опасным для государства принципом [ MH. III 107], епископат — «со- или даже антиправительством» [ MH. III 142]. Выражением поповский сброд [МК. 134] Моммзен окрестил не только астрологов и жрецов Исиды при Тиберии. Политеизм и христианство рассматриваются паритетно; Моммзен единственно отрицает просвещенное безразличие Марка Аврелия: этим ничего невозможно добиться [ MH. III 62][ MH. III 203] Так что политик должен использовать религию как орудие, и при этом все зависит от способностей. Язычество, считает Моммзен, было пришедшим в негодность инструментом. Поэтому он критикует Юлиана, которого обычно так превозносил. Тот пытался перевести назад вселенские часы [ MH. III 59], а должен был бы знать, что старые верования уже изжили себя [ MH. III 179]. Предстоящая победа церкви над государством как нельзя более несимпатична Моммзену: многие из лучших мужей этого времени встречали как христианство, так и митраизм с презрением образованного, светского человека [ MH. III 157] — но здесь вновь открывается характерный для его приговора конфликт между (пользуясь терминологией Гегеля) высшим правом истории и характером.

Интерес Моммзена к поздней античности в основе своей такой же, как и его интерес к римской истории вообще. Это, с одной стороны, генетическая, с другой — типологическая связь с его собственной эпохой. С первой мы знакомы по заключительным замечаниям из третьего тома его «Римской истории», которые просто варьируются в заключительном слове к лекциям. Моммзен рассматривал историю готов, вандалов и франков в аспекте слияния [ MH. III 239] Себастьян Хензель пишет в 1886 г.: «Последняя лекция от 30 июля: появилась целая толпа еще ни разу не встречавшихся лиц, и по ним ясно, что лекции-то они точно прогуляли».

Несмотря на то что Моммзен подчеркивал, что ни один народ не исчезает бесследно, он был уверен в том, что в V в. римское государство и античная культура скончались. Записанное Батлером и цитируемое выше замечание Моммзена, что он никогда не понимал причину упадка Империи, конечно, было ироническим, поскольку по этой теме Моммзен дал очень определенные оценки. 153 Они будут развиты дальше в наших лекциях. Моммзен рассматривал императорскую эпоху как приложение к Республике. Уже во II в. до рождества Христова римляне, по Моммзену, вырыли себе могилу: с одной стороны, в результате уничтожения крестьянского среднего сословия, с другой стороны — подчинением чужих народов, внутреннее слияние с которыми оказалось невозможным. В эпоху римских императоров мы наблюдаем за римским народом вплоть до периода его глубочайшего одряхления, вплоть до его самоуничтожения, потому что не варвары разрушили Рим, так у Моммзена в лекциях периода 1872—73 г. 154 К началу великого переселения народов, когда легионы были наводнены германцами, с Империей в крупном масштабе произошло то, что в малом пережила Италия в конце периода правления Антонинов, когда они возложили обязанности военной службы на плечи провинциалов, главным образом дунайских земель: когда страна сама себя обезоруживает и предоставляет право защиты другой стране, она неизбежно оказывается под игом [ MH. II 268]. Без армии Империя не устоит: собственное основание позднейшего падения Рима следует искать в падении воинской дисциплины [ MH. II 311].

Императорская эпоха является полным политическим, военным, экономическим и нравственным банкротством тогдашней цивилизации. 155 Овосточивание и варваризация, империализм и пацифизм — все это вызывало у либерального националиста Моммзена отвращение, но одновременно было для него достаточным основанием для распада [Римской империи]. Однако его приговор не безоговорочен. В 1868 г. он объяснял студентам [МК. 110]: «В военном и административном отношении при переходе от Республики к монархии можно говорить только о прогрессе».

С одной стороны, национальная принадлежность позднеримских народов и племен является одной из самых важных категорий его приговора, когда он говорит о национальном единстве, национальных интересах, национальной политике в позитивном смысле. С другой стороны, к экспансионистской политике Рима Моммзен относится более чем сочувственно, когда говорит о цивилизаторской, а также культурно-исторической миссии римского оружия [ MH. II 204 ff.][ MH. II 237]» одобряет попытку Августа провести границу по Эльбе и нападение Септимия Севера на Шотландию [ MH. I 79][ MH. II 117]. Мирная политика императоров критикуется и воспринимается им как стагнация [ MH. I 102][ MH. I 131][ MH. II 112][ MH. II 115][ср. RA. 106]. Причиной распада Империи, с точки зрения Моммзена, послужили также, с одной стороны, финансовая несостоятельность [ MH. II 105], с другой стороны — «военная монархия с неотвратимым ускорением ее процесса самоуничтожения», который всех подданных «нивелировал в соответствии с общепринятыми шаблонами». 156 Когда говорится: «Империя — далекая от того, чтобы быть солдатской, — была, возможно, самой мирной и миролюбивой эпохой, какую когда-либо мог видеть мир в подобной пространственной и временной протяженности [ MH. II 63]», — или: «Республика была войной, Империя была миром [ MH. I 135]», — то тогда именно мир и был причиной слабости. 157 «Собственно, обязательная мирная политика была ошибочной для государства: правления, отмеченные мощной активностью, оказываются обычно лучшими» [ MH. I 191]. Моммзен ценит сильную и мужественную политику, которая объединяет и захватывает до тех пор, пока хватает сил [ MH. III 94], но он не любит ни Траяна, который воевал излишне много, ни Адриана или Пия, воевавших излишне мало [ MH. II 94][ MH. II 301].