Вячеслав Дашичев - «Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы

Но одновременно с высказыванием надежды на возможность достижения договоренности с западными державами Гитлер отдавал приказы об использовании всех средств для задержания продвижения группы армий Монтгомери на Берлин и к нижнему течению Эльбы.

Лишь 23 апреля он дал свое согласие на использование !2-й армии, которая сосредоточивалась по обе стороны Эльбы на участке Дессау, Лауенбург с задачей оборонять Берлин с запада, для наступления на восток с целью дрблокады Берлина, отказавшись таким образом от сопротивления войскам западных союзников.

В ночь с 20 на 21 апреля после разговора с Гитлером о мнимом предательстве командования 4-й армии я собирался уже покинуть помещение для оперативных совещаний. В этот момент посланник Хевель из министерства иностранных дел просунул голову в дверь и спросил: «Мой фюрер, есть ли у вас для меня какие-либо приказания?» Когда Гитлер ответил, что приказаний не будет, Хевель сказал: «Мой фюрер, сейчас без пяти секунд 12 часов. Если вы намерены еще достичь чего-либо с помощью политики, то позже этого уже ничего невозможно будет сделать». Тихим, совершенно изменившимся юлосом Гитлер ответил, медленно покидая помещение и с трудом волоча за собой ноги: «Политика? Больше я политикой не занимаюсь. Она мне опротивела. Когда я буду мертв, вам много придется заниматься политикой». В его голосе слышалось глубокое разочарование, сознание того, что человек все проиграл. Эти слова, этот голос заставили меня содрогнуться.

«Больше я не занимаюсь политикой» — он уже в течение многих лет не занимался ею, все поставив иа одну карту, на военную. Быть может, политика была «противна» ему уже в течение целого ряда лет, потому что он знал, какую жалкую роль он играл в ней по сравнению с Черчиллем, Рузвельтом, Сталиным, знал, что он, как полностью обанкротившийся человек, станет посмешищем всего мира. Не страшился ли он настолько этой судьбы, что видел лишь один путь к ведению переговоров — б качестве военного победителя в лучах славы, которые скрывают все его слабости? Понимал ли Гитлер несоответствие между тем, чем он был в действительности, и тем, кем он хотел быть"? Или он предпочитал войти в мировую историю лучше как величайший преступник всех времен, нежели допустить, чтобы над ним повсюду смеялись?

На следующий день, когда Гитлер узнал, что в некоторых городах и деревнях при приближении американских танков вывешивались белые флаги, я услышал из его уст слова: «Если немецкий народ стал труслив и слаб, он не заслуживает ничего иного, как позорной гибели».

23 апреля днем после долгого перерыва снова начала функционировать телефонная связь с 9-й армией. Я лично разговаривал с начальником штаба армии генерал-майором Хельцом и получил ог него следующее боевое распоряжение: «56-й танковый корпус обеспечивает северный фланг армии. Для этого корпус отходит с боями на рубеж Кенигс-Вустерхаузен — Клейн Киниц (около 12 км западнее Кенигс-Вустерхаузена) и у Клейн Киница устанавливает связь с правым флангом 20-й танковой дивизии, которая стоит фронтом на запад и юго-запад, южнее Клейн Киница».

У всех у нас отлегло от сердца — мысль о необходимости драться в развалинах Берлина удручала нас. Приказы на перегруппировку частей были немедленно отданы, я лично поехал на КП правой дивизии — «Мюнхеберг», с которой мы в это время не имели телефонной связи. Дивизия «Мюнхеберг» вела тяжелые бои с русскими, которые южнее Кепеника форсировали р. Шпрее.

Около 16.00, когда я вернулся обратно на КП корпуса, начальник штаба доложил мне, что управление оборонительного района Берлина (22 апреля мы имели с ним постоянную телефонную связь по городской автоматической сети) очень озабочено приказом 9-й армии, так как, по убеждению управления оборонительного района, Берлин едва ли можно будет защищать, если 56-й танковый корпус будет отведен из района Берлина. Мой начальник штаба просил меня еще раз позвонить в управление оборонительного района. Я связался с начальником штаба управления полковником Рефиором, которому коротко обрисовал наше положение и еще раз разъяснил точный приказ 9-й армии. Во время разговора полковник Рефиор спросил меня, отправлен ли офицер штаба корпуса с картой обстановки в имперскую канцелярию к генералу Кребсу. Я ответил отрицательно, ибо никакого приказа об этом мы не получали. Затем я сказал примерно следующее: «Так как, наверное, будут приняты новые решения, то лучше всего я сам немедленно поеду туда».

Я был весьма озабочен тем, что все отданные ранее прика- ' зы в последнюю минуту снова должны подвергнуться изменениям. Кроме того, я хотел лично поговорить с генералом Креб-сом, в частности о следующем: в последние дни мы не имели никакой связи с 9-й армией, поэтому я послал офицером связи в штаб армии генерала Фогтсбергера, командира полностью уничтоженной дивизии «Берлин», которая мне была подчинена несколько дней тому назад, как правофланговая дивизия корпуса. Генерал Фогтсбергер прибыл обратно днем 23 апреля и доложил мне, что фюрер отдал приказ расстрелять меня за то, что я якобы перенес КП корпуса в Дебериц (западнее Берлина), и будто бы уже вчера (22 апреля) какой-то генерал был отправлен в Дебериц для того, чтобы арестовать меня.

По моему мнению, речь могла идти только о каком-либо слухе или недоразумении, поэтому у меня было очень большое желание выяснить этот вопрос. Я никогда даже не думал о переносе КП западнее Берлина.

Около 18.00 я и мой начальник оперативного отдела прибыли в имперскую канцелярию. Со стороны Фоссштрассе был укрытый ход в подземный город, в котором жили и работали сотни людей. Проверка следовала за проверкой; наконец, подавленный всем виденным, после перехода по коридору, который мне показался бесконечно длинным, я очутился в так называемом адъютантском убежище.

Генералы Кребс и Бургдорф приняли меня очень холодно и сдержанно. Я немедленно спросил, что, собственно, затевается и почему я должен быть расстрелян. На основании обстановки прошедших дней я четко и ясно мог доказать, что мое КП часто находилось только в 1—2 км от передовой и что перенос КП в Дебериц был бы величайшей глупостью. Оба генерала должны были признать, что, очевидно, произошло какое-то недоразумение. Они стали значительно любезнее и обещали немедленно выяснить вопрос обо мне у фюрера.

О положении корпуса я мог доложить генералу Кребсу только одно: приказ 9-й армии об отходе с боями в район Ке-нигс-Вустерхаузена принят к исполнению и движение начнется примерно через четыре часа. Попутно я добавил, что перед отъездом с КП корпуса мне доложили о появлении русских танковых авангардов, которые были замечены невдалеке от КП корпуса в Рудове. Это могло затруднить отход обеих северных дивизий.