Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

Сразу после освобождения, в ноябре 1612 года, из столицы во все стороны поскакали гонцы с указом: каждой местности следовало прислать на собор по десять «лучших и разумных и постоятельных людей». Конечно, откликнулись не все области. Многие находились в таком плачевном состоянии, что им было не до выдвижения кандидатов, а куда-то посланцы просто не добрались. И все же примерно полсотни городов прислали депутатов – этого вполне хватило.

Путешествовать по разоренной стране было делом трудным и опасным, поэтому к назначенному сроку многие не успели, и собор пришлось отложить. Открылся он уже в новом 1613 году и несколько раз прерывал свою работу, дожидаясь новых участников. Точное количество делегатов неизвестно. Под итоговым документом стоит 277 подписей, но далеко не все участники умели писать. На выборном съезде были представлены все сословия – разумеется, за исключением крепостных крестьян и холопов.

Началось со спора, может ли русским царем стать иностранец. Князь Пожарский и другие вожди Второго ополчения по-прежнему стояли за шведского принца, но расклад сил теперь был иной, чем в Ярославле. Многие земцы после окончания военных действий разъехались по домам, казаки же в основном остались, и их голос звучал громче. Их в городе насчитывалось «полпяты тысячи» (4500 человек), а дворян, детей боярских и стрельцов не более трех тысяч.

Постановили: «никоторых государств иноязычных негреческого закона на государство не избирать».

Казакам хотелось провести в цари маленького Ивана, но против этой затеи объединились бояре и земцы. Прошло решение «Маринки и сына ее на государство не хотеть».

Это означало, что придется выбирать царя из русских «великих родов», то есть речь шла об очередной новой династии, уже третьей после незадачливых Годуновых и Шуйских.

На первом этапе, пока еще была свежа память о недавних сражениях, на царский трон претендовали герои-победители: князь Трубецкой, князь Пожарский и номинальный глава Второго ополчения князь Черкасский. Но с возвращением в Москву «настоящих» бояр эти кандидатуры поблекли. Трубецкому мешала не столько близость к Тушинскому Вору, сколько репутация казацкого предводителя; Пожарский считался худородным; Дмитрий Мамстрюкович Черкасский был человеком нерусским, кабардинцем.

Первым по родовитости шел Федор Мстиславский, но эта переметная сума ни у кого не пользовалась авторитетом. Если б в Москве находился князь Василий Голицын, очень вероятно, что выбрали бы его, однако этот сильный вельможа вместе с Филаретом томился в польском плену.

Возникали и распадались группировки, всяк вербовал и подкупал сторонников, но дело не двигалось.

Как часто бывает в патовой ситуации, в конце концов остановились на компромиссной фигуре: шестнадцатилетнем Михаиле Романове, которого по юности лет на соборе не было (и вообще никто толком не знал, где он находится).

Главным и, кажется, единственным достоинством этой кандидатуры было родство с угасшей царской династией. Михаил приходился последнему «истинному» царю Федору Иоанновичу двоюродным племянником. Не бог весть какая близость, но других претендентов царской крови не имелось, а обществу, измученному потрясениями и тосковавшему по «добрым старым временам», казалось важным подчеркнуть преемственность монархии. Еще важнее было то, что такой царь ни у кого не вызывал опасений.

Выборы прошли не совсем чисто. 21 февраля, в решающий день, представители Первого ополчения так напористо стали требовать Михаила, что противники оробели и не посмели перечить – в это время казаки являлись фактическими хозяевами столицы. За юношу выступили и бояре, родственно и политически связанные с семейством Романовых: Черкасский, Салтыковы, Морозовы, Шереметевы, но в первую очередь дело решили все-таки казаки. С точки зрения бывших «тушинцов», каковыми почти все они являлись, Михаил тоже принадлежал к их лагерю – разве не состоял его отец Филарет патриархом при Тушинском Воре?

Для порядка, уже после бурного заседания, боярин Морозов с духовенством вышли на Красную площадь и спросили толпу – хорош ли ей царь Михаил. Толпа выразила шумное одобрение. Москвичам надоело затянувшееся препирательство, всем хотелось, чтобы поскорее вернулась нормальная жизнь.

Делегаты поцеловали крест и грамоту, на том избрание и закончилось. По городам и уездам отправили весть: на Руси новая династия. Протестов нигде не возникло – все были рады русскому царю, да и Романовых в стране знали.

Этот «исконный» род был, впрочем, не совсем русского корня. Шел он не от Рюрика, а от немца Андрея Кобылы, поступившего на московскую службу в XIV веке. (Слово «немец» тогда означало не обязательно германца. Есть версия, что родоначальник Романовых был литовцем и «Кобыла» – искаженное «Камбилюс».) Свою фамилию этот богатый боярский род получил только в XVI веке, а до того звался то Кошкиными, то Захарьиными. В 1547 году дочь Романа Захарьина вышла замуж за юного Ивана IV, и с этого времени семейство пошло в гору. Царь Федор был по матери Захарьиным-Романовым, его дядя Никита Романович был самым могущественным членом регентского совета при слабоумном монархе.

Но тогда в дворцовой борьбе верх взял Годунов, и на чрезмерно усилившихся Романовых обрушилась опала. Глава рода Федор Никитич, как мы помним, был пострижен в монахи и стал иноком Филаретом. Трое его братьев умерли, не вынеся ссылки.

Уцелевших Романовых вернул в Москву Лжедмитрий I, но они лишь отчасти восстановили прежнее могущество, а в последовавшей затем гражданской войне хлебнули горя вместе со всей страной.

Тех, кто выкликнул Михаила, отлично устраивало, что Филарет в польском плену и бог весть, когда вернется. О подростке-царе было известно, что он тих, робок и слаб здоровьем («скорбен ножками»). Силы от него, однако, и не требовалось. Государству нужен был живой символ, а не настоящий правитель. Править заводилы Земского собора намеревались сами.

Однако царя еще надо было разыскать и заручиться его согласием. Еле выбравшись из осажденного Кремля, мальчик и его мать, инокиня Марфа (еще одна), уехали – никому тогда не пришло в голову поинтересоваться, куда именно.

Торжественная депутация во главе с Федором Шереметевым отправилась с наказом «ехать к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея Руси в Ярославль или где он, государь, будет».

Выяснилось, что Марфа увезла сына на богомолье в Ипатьевский монастырь близ Костромы, где у Романовых имелась родовая вотчина. Депутация повернула туда – и, если верить популярной легенде, чуть не опоздала.

Сусанин и злодеи. К. Маковский