Жорж Блон - Великие тайны океанов. Средиземное море. Полярные моря. Флибустьерское море

Вторая экспедиция Бэрда целый год занималась научными исследованиями, высылая в разных направлениях группы полярников. Опять газеты Америки и Европы взахлеб писали о буднях экспедиции, о «богатой научной жатве», поскольку радиосвязь между станцией и Америкой поддерживалась ежедневно. И действительно, была собрана ценная научная информация.

Бэрд писал, что еще во время первого пребывания в Литтл-Америке у него возникла мысль провести некоторое время в одиночестве на отдаленной базе с целью метеорологических наблюдений. Это было своеобразным решением. Кто осмелится переубеждать начальника? В рассказе Бэрда о своем опыте ощущается, что необоримое стремление к одиночеству стало главным побуждением. Он писал: «Мне хотелось с головой окунуться в жизненную философию, и я думал, что возможность этого откроется, когда я окажусь в одиночестве. На этом шельфовом леднике в районе Южного полюса, с более холодным климатом, чем климат плейстоцена, мне удастся отыграть потерянное время, подумать, послушать фонограф; семь месяцев я мог бы жить как хочу, наслаждаясь простейшими радостями бытия и перестав быть рабом любых обязанностей, кроме тех, которые мне навяжут ветер, ночь, мороз. Я буду подчиняться лишь одному человеческому закону – своему собственному». Но адмирал ошибся.

16 марта 1934 года, то есть в период антарктического лета, несколько человек заняли места в вездеходах и направились в точку, расположенную на 80° южной широты, в 180 километрах от Литтл-Америки. Они везли разборный домик и все необходимое для семи месяцев жизни одного человека, нуждающегося в относительном уюте среди ледяной пустыни. Домик был легким, но его установили в специально подготовленной выемке во льду; кроме того, во льду были проделаны туннели для складов оборудования и провизии – нечто вроде природных холодильников. Запасы провизии составляли: 144 килограмма мяса, 70 килограммов консервированных фруктов, 36 килограммов сушеных фруктов, 316 килограммов овощей, 29 килограммов суповых концентратов, 22,5 килограмма кондитерских изделий и полтонны прочих продуктов, в том числе круп. Для отопления имелась керосиновая печка и запас необходимых предметов для освещения – лампы и электрические батареи, 350 свечей, 425 коробков со спичками; два спальных мешка – один меховой, второй из гагачьего пуха; книги, патефон с пластинками и т. п.

Семидесятиметровую антенну укрепили на четырех бамбуковых шестах высотой 15 метров. Бэрду оставили две радиостанции: одну – с питанием от газогенератора, вторую – от ручной динамо-машины. Предполагалось, что база будет вести передачи голосом, а Бэрд отвечать морзянкой.

Когда строители сообщили об окончании работ, Бэрд вылетел из Литтл-Америки в свою новую резиденцию. В крохотном помещении состоялось короткое прощание – «четырнадцать человек молча, скрестив ноги, уселись на полу». 28 марта вездеходы исчезли в ночи. Бэрд вышел проводить их. Температура воздуха была ниже 50 градусов. «Я стоял до тех пор, пока не затих последний звук, пока машины, ставшие едва видимыми точками, не растаяли на горизонте. Отныне живой мир перестал существовать. С юга наступала полярная ночь – бледно-черная тень, столь же угрожающая, как и грозовое небо. Нос и щеки стали мерзнуть, и я спустился по лестнице в свое жилище».

Вернувшись в дом, Бэрд почувствовал, что, помогая загружать вездеход, повредил плечо. Жизнь в одиночку начиналась неудачно.

Правда, через несколько дней боль утихла, но плечо окончательно не зажило. Оставшись в одиночестве, Бэрд стал передвигаться медленно и неуверенно. Любое физическое усилие требовало большего напряжения воли, чем он предполагал. Но подобное испытание нравилось ему, и постепенно жизнь вошла в привычное русло. Он стряпал, убирал комнату, слушал пластинки, читал, играл сам с собой в карты. Совершал ежедневные прогулки вокруг своего жилья, не прекратив их с приходом полярной ночи. Бэрд наслаждался несравненным блеском звезд в холодном небе, феерией южных сияний. «Неведомые события и силы продолжали править Вселенной и находили здесь свое безмолвное и гармоничное отражение. Именно гармоничное – и безмолвие, и тихий ритм, и абсолютный чистый звук музыкальной струны, музыка сфер быть может. Я схватывал этот поток, становился частью его. И чувствовал, насколько человек слит со Вселенной». Заветное счастье одиночества.

Однажды Бэрд отошел от домика на триста-четыреста метров, потерял ориентировку и заблудился среди однообразного пейзажа. Звезды указывали любое направление, но в каком направлении шел он, опьяненный красотой? Полчаса – целая вечность – он кружил на одном месте; его охватила тревога, что он не сможет отыскать нужный снежный холмик, под которым было его жилье. Наконец он различил его в свете электрической лампы: «Думаю, ни один моряк, терпящий бедствие, не испытывал большей радости даже при виде спасительных парусов на горизонте».

5 мая, возвращаясь с прогулки, адмирал неожиданно потерял сознание буквально на пороге дома. Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит в снегу на краю расщелины, в которую едва не свалился. Он поставил два указательных шеста и отправился домой, мучаясь вопросом, почему это с ним произошло.

Еще в начале апреля он обнаружил утечку в трубке, по которой керосин подавался в печку. Не найдя запасной трубки, он заткнул отверстие пластырем, взятым из аптечки. На время ремонта пришлось погасить горелку, и в домике стало зверски холодно. Когда температура поднялась до нормальной, Бэрд забыл о происшествии. Две или три недели спустя у него несколько раз были приступы головной боли, но он не придал этому значения. Затем он вновь потерял сознание.

Беспокойство располагает к размышлениям. 21 мая после продолжительного беспамятства уже в доме Бэрд понял, что был не столь уж одинок: у него появился опасный враг по имени угарный газ. В печке образовалась трещина. Его тщетные попытки ремонта с помощью пластыря не дали ничего. Бэрд понял, что погибнет от отравления газом, если не погасит печь. Но когда он погасил ее, стены жилья стали быстро обрастать льдом. Предстоял выбор – смерть от удушья или смерть от холода.

Разжечь, погасить, разжечь, погасить. Столь немыслимый режим обогрева продолжался долгие дни, недели. Три раза в неделю в назначенное время адмирал выходил на связь с Литтл-Америкой. Он передавал метеорологическую информацию, получал сведения о жизни базы, но не сообщал об обмороках и неполадках с оборудованием.

Его сообщения всегда были короткими – вначале из-за неумения обращаться с телеграфным ключом, затем по причине того, что слова «все нормально» значили для него больше, чем инстинкт самосохранения. А дела обстояли все хуже. Бэрд слабел день ото дня, потерял сон; от болей ломило все тело. Он сильно исхудал и не осмеливался даже взглянуть в зеркало. «Оно отражало лицо старого, слабого человека, со впалыми щеками, растрескавшимися от мороза губами, с покрасневшими, словно после долгого запоя, глазами. Что-то во мне надломилось. К чему продолжать бессмысленную борьбу?»