Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

Мэхэн открыл сдерживающее и принуждающее к подчинению свойство морского могущества: тот, кто им обладает, и является хозяином положения. Подобно тому, как месье Журден даже не догадывался о том, что всю жизнь говорил прозой, и обыватель и специалист не замечали этой истины, витавшей в воздухе, Мэхэн уловил и сформулировал ее. За первой книгой последовала вторая – «Влияние морской мощи на Французскую революцию». Она была издана в 1892 году. Первоначально идея зародилась «спонтанно» во время прочтения труда Моммзена «История Рима»: «Мне вдруг подумалось, что все могло сложиться иначе, если бы Ганнибал вторгся в Италию с моря… или если бы после вторжения он мог поддерживать контакты с Карфагеном по воде». Мэхэн сразу же понял, что «господство на море как исторический фактор никогда не принималось в расчет и системно не изучалось» 30. Смутная идея постепенно переросла в ясную концепцию. Месяцами до того, как занять пост президента колледжа, он просиживал в фондах Астор-Плейса, филиала Нью-Йоркской публичной библиотеки, отыскивая исторические подтверждения своей догадке и обуреваемый эмоциями первооткрывателя.

В Соединенных Штатах к флоту относились как к средству прибрежной обороны. Любые другие варианты его использования противоречили традиционному представлению об Америке как нации, не приемлющей агрессию и предназначенной для того, чтобы продемонстрировать миру новый и более совершенный тип государственного устройства. В Европе, где веками пользовались морями, только теперь осознали истинную их ценность. Один комментатор под псевдонимом «Наутикус» написал: «морская мощь, подобно кислороду, присутствовала веками, но пребывала в неизвестности, пока ее не обнаружил Мэхэн таким же наитием, каким Пристли открыл кислород».

Получив в 1893 году назначение командовать флагманским кораблем Европейской эскадры (вопреки желанию, поскольку он предпочел бы остаться дома и продолжать творить), Мэхэн прибыл в Англию, где ему оказали беспрецедентный прием. Его пригласила к обеду в Осборне королева, он отобедал и с принцем Уэльским. Мэхэн был первым иностранцем, кого пригласили в «Королевский яхтенный клуб», где в его честь устроили торжественный обед с участием около сотни гостей, адмиралов и высших морских офицеров. Джон Хей, находившийся тогда в Лондоне, написал ему: «Все интеллектуальное сообщество горит желанием выразить вам свое почтение». Лорд Роузбери, тогда премьер-министр, пригласил его на обед в узком кругу с участием лишь Джона Морли, и они проговорили до полуночи. Он встречался с Бальфуром и Асквитом, нанес визит лорду Солсбери в Хатфилде, обедал с королевой в Букингемском дворце. Надев поверх костюма красную академическую мантию и со шпагой на бедре, он торжественно принимал ученые степени D.C.L. (доктора гражданского права) в Оксфорде и L.L.D. (доктора права) в Кембридже. Он, пожалуй, был единственным человеком, за одну неделю получившим докторские степени двух ведущих университетов Англии.

После непродолжительной поездки на континент, где Мэхэн, вооружившись путеводителем, зонтиком и биноклем, изучал маршрут Ганнибала, его пригласил к себе на яхту «Гогенцоллерн» Вильгельм II, приехавший на Каусскую парусную регату. Книга «Влияние морской мощи на историю» произвела огромное впечатление на кайзера, вселив в него роковое для Европы убеждение в том, что великая Германия немыслима без морских просторов. Он распорядился, чтобы сочинение Мэхэна имелось на каждом корабле германского флота, а его собственные английские и немецкие экземпляры были испещрены подчеркиваниями, пометками, комментариями на полях и восклицательными знаками. «Я не читал, а жадно поглощал книгу капитана Мэхэна, а теперь пытаюсь заучить текст наизусть, – сообщал он приятелю телеграммой, когда Мэхэн все еще находился в Европе. – Это первоклассное произведение, и его можно назвать классическим во всех отношениях. Книга есть на борту всех моих кораблей, и ее постоянно цитируют мои капитаны и морские офицеры» 31. Японцы тоже проявили величайший интерес. Труд «Влияние морской мощи на историю» вошел в учебные программы всех военных и военно-морских училищ Японии, и последующие книги Мэхэна в обязательном порядке переводились на японский язык.

Из сочинения Мэхэна логически вытекало, что Соединенные Штаты должны развивать флот, а он тогда пребывал в крайне плачевном состоянии. Морской министр в администрации Кливленда Уильям Уайт говорил в 1887 году  32: флот не мог не только сражаться, но и не обладал достаточной скоростью и маневренностью, чтобы убежать от противника. А по мнению Мэхэна, он по всем параметрам уступал флоту Чили, не говоря уже об Испании. Еще в 1880 году, когда начались разговоры о строительстве Перешеечного канала, который без мощных военно-морских сил мог принести больше бед, а не благ, Мэхэн писал: «Мы должны безотлагательно приступить к созданию флота, который может сравняться с английскими военно-морскими силами к тому времени, когда заработает канал… В настоящий момент я не думаю, что это будет сделано, но если мы этого не сделаем, то нам придется забыть о доктрине Монро».

С той поры он неустанно убеждал в насущной необходимости флота друзей, коллег и корреспондентов. Мэхэн думал не столько о кораблях, сколько о военно-морской мощи. По своей натуре он меньше всего подходил на роль военного моряка, да ему и не очень нравилась военно-морская служба, хотя его внешние данные вполне соответствовали облику морского офицера. Он был рослый, много выше шести футов, жилистый, худощавый и подтянутый, его легко можно было узнать по вытянутому, узкому лицу с близко посаженными бледно-голубыми глазами, длинным, прямым и острым, как лезвие ножа, носом, и песочного цвета усами, сливавшимися с коротко подстриженной бородой на малозаметном подбородке. О незаурядности ума свидетельствовали сосредоточенно-пытливый взгляд, широкий покатый лоб и характерные бугры над бровями. Он родился на год позже Рида, и в 1890 году ему было пятьдесят лет. Хотя Мэхэн и отличался обычно сдержанной и скромной манерой поведения, он, по словам жены, мог вдруг скомандовать так, что его голос слышали даже на юте. Брат называл его Альфом. У него почти полностью отсутствовало чувство юмора, зато нравственность была на высоте, и он, подобно всем добропорядочным господам, не любил романы Золя и запрещал дочерям читать их. Он был настолько щепетилен в вопросах морали, что, когда жил при военно-морском колледже, не позволял детям пользоваться казенными карандашами.

У него было очень мало друзей, а в светскую жизнь он окунался только в тех редких случаях, когда по долгу службы выезжал за рубеж. Внешне Мэхэн никогда и никак не выражал свои чувства, казалось, что он сознательно замыкается в самом себе. Его можно было бы сравнить с паровым котлом, в котором постоянно происходит невидимый процесс кипения, с той лишь разницей, что из котла пар все-таки выходит. Подобно Риду, Мэхэн всегда четко и ясно выражал свои мысли. По поводу поездки в Аден и посещения еврейской колонии он написал: «Я не подвержен антисемитизму. То, что Иисус Христос был евреем, способствует лишь сохранению его нации» 33. В нескольких словах он разрешил для себя проблему, волновавшую человечество на протяжении девятнадцати веков и заново обострившуюся уже в его эпоху. Самуил Аш, его друг со школьных лет в Аннаполисе, сказал о нем: «Я не встречал еще человека, более интеллигентного и интеллектуального».