Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 1)

Болотников вернулся к Лапотку. Нищая братия все еще бражничала. Герасим обнимал калику, ронял заплетающимся языком:

- Слюбен ты нам, Лапоток, ой, слюбен... Принимай ватагу, родимай. Сызнова по Руси пойдем.

- Пойдем, брат Герасий. Наскучило в избе. Ждал вас... Ай, детинушка, пришел? Подь ко мне.

Иванка пробрался к Лапотку. Тот нащупал его руку, потянул к себе. Усадил, обнял за плечо.

- Не горюй, сыне. Кручина молодца сушит. Придет твой содруг.

- Придет ли, старче?

- Веселый он. Плясал с нами, песню сказывал. А коль весел - не сгинет. А теперь утешь себя зеленой. Налей ковш ему, Герасий.

Иванка выпил, пожевал ломоть хлеба. Рядом, уронив голову на стол, пьяно плакался горбун-калика.

- Николушка был... Младехонький, очи сини. Пошто его злыдни отняли? Лучше бы меня кольями забили.

- Будя, Устимка! - пристукнул кулаком Лапоток. - Слезами горя не избыть. Не вернешь теперь Николку. А боярина того попомним, попомним, братия!

Нищеброды подняли хмельные головы, засучили клюками и посохами.

- Попомним, Лапоток!

- Красного петуха пустим!

- Изведем боярина!

Болотников хватил еще ковш. Вино ударило в голову, глаза стали дерзкими.

- За что Николку забили? - спросил он Лапотка.

- За что? - усмехнулся калика. - Э-э, брат. А за что на Руси сирых увечат? За что черный люд притесняют?.. Поди, и сам ведаешь, парень. У кого власть, у того и кнут. Николка в поводырях у Устима ходил. Пригожий мальчонка и ласковый, за сына всем был. А тут как-то в Ярославль пришли, на боярском подворье милостыню попросили. Боярин нас гнать, собак спустил. Взроптали! Середь нас юроды были. Нешто блаженных псами травят? Грешно. Брань началась. Николка под орясину угодил, тотчас и пал замертво. К воеводе пошли, чтоб в суд притянул боярина.

- Боярина да в суд?.. Легче аршин проглотить.

- Воистину, парень. Перо в суде - что топор в лесу: что захотел, то и вырубил. Сами едва в острог не угодили.

И вновь в избе стало гомонно, нищеброды забранились, проклиная бояр и жизнь горемычную.

Болотников угрюмо слушал их затужные речи, на душе нарастала, копилась злоба.

Лапоток коснулся ладонью его головы, словно снимал с Иванки все нарастающую тяжесть.

- Чую, сыне, буйство в тебе... Терпи. Взойдет солнце и к нам на двор.

К утру Васюта так и не заявился. Дед Лапоток с нищими убрел к храму Успения, а Иванка понуро ждал Шестака.

"Ужель в застенок угодил?" - думал он.

Но Васюта вдруг ввалился в избу. Был весь какой-то взъерошенный и веселый, будто горшок золота нашел. Улыбка так и гуляла по его довольному лицу. На расспросы Болотникова поведал:

- Нищие к Лапотку явились, пир затеяли. Атаман он у них, много лет под его началом бродяжат. И я вместе с ними попировал. Винцо в башку ударило. Ошалел, на волю захотелось. Пошел на озеро, а там гулящую женку повстречал. Вдовицей назвалась, к себе свела. У-ух, баба!

Васюта с блаженной улыбкой повалился было на лавку, но Болотников рывком поднял его на ноги.

- Идем, грехолюб. Дело есть.

Иванка рассказал Васюте о купеческом насаде, о разговоре с мужиком из Угожей.

- Насад уже уплыл. Долго с женкой миловался. А в Угожи путь тебе свободен. Не донес покуда Багрей. Ждут тебя прихожане, святой отче.

Васюта посерьезнел.

- Не серчай, Иванка... А в Угожи я не пойду. Не лежит душа к алтарю. Плохой из меня пастырь. Лучше уж в миру бродяжить.

- В Дикое Поле со мной пойдешь? - впервые напрямик спросил Болотников.

- В Дикое Поле?.. Прельстил ты меня казачьей волей. Пойду, Иванка. Знать, уж так на роду написано - быть с тобой.

- Вот и добро, - повеселел Болотников. - А теперь сходим в город. Надо к дочери Сидорки зайти, поклон передать. Обещали мужику.

Михей с Фимкой жили в тихой, зеленой слободке, возле каменной церкви Исидора Блаженного. У храма толпились прихожане, сняв колпаки и шапки, крестились на сводчатые врата с иконой.

Навстречу брел квелый, старый богомолец с посохом. Иванка остановил его и спросил, указывая на слободку.

- Где тут Михей Данилов проживает?

- Михейка Данилов?.. Тот, что митрополиту меды ставит? А вон его изба на подклете.

Двор Михейки Данилова был обнесен тыном. Во дворе - изба белая и черная, мыленка, амбар, яблоневый сад. Болотников постучал медным кольцом о калитку. Загремев цепями, свирепо залаяли псы. Стучали долго, пока из калитки не распахнулось оконце и не высунулась черная голова с всклоченной бородой.

- Кого бог несет?

- К Михею, мил человек.

- Нету Михея. На Сытенный двор ушел.

- А женка его?

- И женки нету.

Мужик захлопнул оконце, прикрикнул на собак и тяжело затопал к избе.

- Где тут Сытенный? - спросил Васюту Болотников.

- На Владычном дворе... А может, бог с ним, Иванка. Пойдем-ка лучше к деду Лапотку. Бражки выпьем.

- Нет, друже. Не привык слово свое рушить. Веди к Михейке.

Сытенный двор стоял позади митрополичьих палат. Тут было людно, сновали винокуры, медовары и бондари, стряпчие, хлебники и калачники; с подвод носили в погреба, поварни и подвалы мясные туши, меды и вина, белугу, осетрину, стерлядь просоленную, вяленую и сухую, вязигу, семгу и лососи в рассоле, икру зернистую и паюсную в бочках, грузди, рыжики соленые, сырые и гретые, масло ореховое, льняное, конопляное и коровье, сыры, сметану, яйца...

У Иванки и Васюты в глазах зарябило от обильной владычной снеди.

- Не бедствует святейший, - усмешливо проронил Болотников, оглядывая многочисленные возы с кормовым припасом.

- А чего ему бедствовать? Митрополит ростовский самый богатый на Руси, одному лишь патриарху уступает. У него одних крестьян, сказывают, боле пяти тыщ.

К парням подошел стрелец в белом суконном кафтане с голубыми петлицами по груди. Через плечо перекинута берендейка с пороховым зельем, у пояса сабля в кожаных ножнах. Был навеселе, но глаза зоркие.

- Что за люд?

- Михея Давыдова ищем. Медоваром он тут. Укажи, служилый, - произнес Иванка, - из деревеньки его с поклоном идем.

- Из деревеньки?.. К медовару?

Стрелец воровато глянул на караульную избу: видно, отлучаться от Сытенного двора было нельзя, а затем махнул рукой.

- А бес с вами.

Михея Данилова нашли в одном из подвалов. На стенах горели в поставцах факелы, средь бочек, кадей и чанов суетились несколько молодых парней в кожаных сапогах и алых рубахах. Духовито пахло медами.

- Гости к тебе, Михейка! - весело воскликнул стрелец, подойдя к невысокому сутуловатому медовару с острой рыжей бородкой. Тот мельком глянул на пришельцев и вновь склонился над белой кадью, поводя в ней саженной мутовкой.

- Гости, грю!

Михейка сердито отмахнулся.

- Опять бражников привел. Уходи, Филька. Не будет те чары.

- Не бражники мы, - ступил вперед Иванка. - Были в Деболах у Сидорки Грибана. Поклон тебе и женке повелел передать.