Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 1)

- Нельзя тебе одному, Федот Назарыч. Тут ложись, а наверх не пущу.

- Это ты кому? На кого горло дерешь?! - глаза Федотки полыхнули гневом. - На меня, Федота Сажина?.. Прочь, Изоська!

И щербатый, насупившись, отступил.

В горнице темно, лишь перед киотом мерцает, чадя деревянным маслом, синяя лампада, бросая на лики святых багряные отблески.

- У тебя тут, как в погребе, хозяин... Не вижу, - пробормотал Федотка.

Евстигней нащупал на поставце шандал, запалил свечу от лампадки; повернувшись к Федотке, указал на широкую спальную лавку, крытую бараньей шубой.

- Вот тут и почивай, милок... Сымай кафтан. Давай помогу.

Федотка, икая и позевывая, повел мутными глазами по горнице.

- Где девка?.. Пущай девка придет.

- Пришлю, милок, пришлю... Сымай лапотки...

Федотка сунул кушак под изголовье и тотчас повалился, замычал в полусне:

- Девку, хозяин... Лебедушку.

Евстигней задул свечу и тихо вышел из горницы. Минуту-другую стоял у низкой сводчатой двери. Федотка невнятно бубнил в бороду, а потом утих и густо захрапел. Евстигней перекрестился.

"Все... слава богу. Токмо бы не проснулся... Помоги, господи".

Сняв со стены слюдяной фонарь, спустился в подклет. Мужики, задрав бороды, лежали на лавках.

- Как он там? - спросил Изоська, недружелюбно скользнув по Евстигнею глазами.

- Почивает, милок. После баньки да чарочки сон сладок. Да и вам пора.

Вышел из прируба. На улице черно, ветрено, сыро. Дождь, крупный и холодный, хлестнул по лицу. Евстигней запахнул кафтан и побрел к воротам. Поднял фонарь - караульный пропал.

"Опять дрыхнет, нечестивец. Послал господь дозорного".

- Гаврила!

- Тут я, - послышался голос с повети. - Зябко. Плеснул бы для сугреву.

- Ужо плесну. - Евстигней приблизился к дозорному, покосился на дверь подклета, зашептал. - Ступай к мужикам. Глаз не спущай. Чую, лихие людишки. Особливо тот, с рябой рожей... А Федотку не ищи. У меня в горнице.

- В горнице?.. Так-так, - крякнув, протянул Гаврила.

- Пистоль заряжен?

- Не оплошаю.

- Ну-ну, - мотнул бородой Евстигней и тихо шагнул к подклету.

ГЛАВА 3

ЛАРЕЦ

Ермила зло замахнулся на боярского сына.

- Четвертовать его, атаман. Чалого посек, дружка верного. Я с ним пять налетий по Руси бродяжил.

Выхватил саблю, ощерился.

- Цыц! Сам казнить буду.

Багрей подтолкнул боярского сына к волчьей клети, Голодная стая рвала на куски Прошкино тело.

Багрей широко перекрестился.

- Упокой, господи, новопреставленного раба божия.

Боярский сын отвернулся. Атаман шагнул к детине, тяжело ухватил за плечи и вновь повернул к клети.

- Страшно?.. Разуй зенки, разуй! Не вороти морду.

- Кат! - хрипло выдавил боярский сын, и глаза его яро блеснули.

- Не по нутру? Ишь ты. Я тобой еще не так потешусь, гостенек ты мой желанный... Ермила! Тащи его в избу.

Боярского сына поволокли в атаманов сруб, толкнули на лавку.

- Стяни-ка ему покрепче руки... А теперь уходи, Ермила. Говорить с гостеньком буду.

Багрей замкнул дверь на крюк, сел против узника, положив топор на стол. Долго молчал, теребил дремучую бороду. Наконец вымолвил тихо:

- Ну здорово, страдничек. Привел господь свидеться.

Боярский сын не отозвался, но что-то дрогнуло в его лице. Багрей скинул личину.

- Не признал, Ивашка?

Глаза детины широко раскрылись.

- Мамон! - глухо выдавил он, приподнимаясь на лавке.

- Не чаял встретить?.. Гляди, гляди. Давненько не виделись. Где же тебя носило? Почитай, год прятался. Молчишь? Я-то думал в степи подался, а ты тут, в лесах шастаешь.

Иванка пришел в себя. Проглотив комок в горле, зло произнес:

- В вотчине мужиков мучил и тут катом обернулся. Ох, и паскудлив же ты, Мамон. Жаль, не удалось тебе башку смахнуть.

- А я везучий, Ивашка. Ни царь, ни сатана мне башку не смахнет. А вот дьяволу я еще послужу, послужу, Ивашка! Люблю топором поиграть.

- Убивец, тьфу!

- Плюй, Ивашка, кляни, Не долго тебе осталось. Хватит, погулял по белу свету.

- Червь могильный, душегубец!

- Вестимо, Ивашка, душегубец. Топор мне брат родной, а плаха сестрица. Люблю людишек потрошить. Я ж у Малюты Скуратова14 в любимцах ходил. Небось слышал? Горазд был на топор царев опричник, ух, горазд!

- Нашел чем похваляться. Кат!

- Кат, Ивашка, злой кат. Вот так и князь меня величал. Никак, по нраву я был Андрею Андреичу.

- Чего ж от него сбежал? Кажись, в узде он тебя не держал, усмехнулся Болотников.

- Э-эх, Ивашка, младехонек ты еще. У меня с Телятевским особая дружба. Вот и пришлось в леса податься. Тут мне вольготней, я здесь царь лесной.

Подошел к поставцу, налил в кубки вина.

- Хошь выпить? Я добрый седни. Винцо у меня знатное. Борису Годунову в дар везли, а я перехватил гостей заморских. Поднесу, Ивашка.

- Из твоих-то рук!

- Рыло воротить?

Прищурился, вперив в Болотникова тяжелый взгляд.

- Гордыни в тебе лишку. А чем чванишься? Смерд, княжий холоп! Я из тебя спесь вытряхну, живьем буду палить. В адских муках сдохнешь.

Мамон выпил и, с трудом унимая злобу, заходил по избе. Взял топор, провел пальцем по острому лезвию, ступил к Болотникову.

- По кусочкам буду тяпать, а к ранам - щипцы калены да уголья красны. Орать будешь, корчиться, пощады просить. Но я не милостив, я тут всех в царство небесное отсылаю. А зачем отпущать? Пропал раб божий, сгинул - и вся недолга. Да и волков потешить надо. Уж больно человечье мясо жрут в охотку... Чего зверем смотришь? Ух, глазищи-то горят. Не милы мои речи? А ты слушай, слушай, Ивашка. Покуда слова, а потом и за дело примусь... Жутко, а?

Тяжело сел на лавку, помолчал, а затем вновь тихо и вкрадчиво спросил:

- А хошь я тебя помилую?

- Не глумись, Мамон. В ногах ползать не буду.

- Удал ты, паря. А я взаправду. Отпущу тебя на волю и денег дам, много денег, Ивашка. Живи и радуйся. Но и ты мне сослужи. Попрошу у тебя одну вещицу.

- У меня просить нечего, кончай потеху, - хмуро бросил Болотников.

- Не торопись, на тот свет поспеешь... Есть чего, Ивашка. Богат ты, зело богат, сам того не ведаешь. Но жизнь еще дороже.

- О чем ты?

- Дурнем прикидываешься аль взаправду не ведаешь? - Мамон подсел к Болотникову, глаза его стали пытливыми, острыми. - А вот ваш, Пахомка Аверьянов, о ларце мне сказывал.

- О ларце?

- О ларце, паря. А в нем две грамотки... Припомнил? Тебе ж их Пахомка показывал.

Болотников насторожился: выходит, Мамон все еще не забыл о потайном ларце. Неужели он вновь пытал Пахома?

- Так припомнил?

- Сказки, Мамон. Ни грамот, ни ларца в глаза не видел.

- Да ну?.. И не слышал?

- Не слышал.

- Лукавишь, паря, а зря. Ведаешь ты о ларце, по зенкам вижу. Нешто кой-то ларец башки дороже? Чудно... Ты поведай, и я тебя отпущу. Не веришь? Вот те крест. Хошь перед иконой?

- Брось, Мамон, не корчь святого. Не богу - дьяволу служишь, давно ему душу продал.