Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Разместились, в общем, уютно. В одном доме (комнаты 3–4) поместились все офицеры роты. Одну из комнат на втором этаже заняли мы с Ритой, другие – мои взводные офицеры, старшина и ротный писарь.

Хозяйственники рядом с нашим домом быстро организовали офицерскую «столовую» по-батурински. К нам постоянно стали доноситься густые кухонные запахи, к которым Рита относилась весьма разборчиво. У нас уже не было сомнений, что все идет своим чередом. Состояние ее стало настолько общеизвестно, что в «столовой» ребята часто откладывали часть своих порций селедки для нее. Знали, что ее «тянет» на солененькое, на остренькое.

Наш батальонный доктор Степан Бузун зашел однажды к нам и напрямик заявил, что в связи с беременностью Риты он категорически исключает ее работу на передовой, и она впредь будет по мере сил своих только помогать ему в батальонном медпункте, и что это его решение он согласовал с комбатом.

Когда мы освоились в этой деревне, определились, где штаб, где жилье комбата, то заметили, что в его доме мелькает женщина. Это была довольно полная, небольшого роста, дебелая женщина с несколько припухлым, но не лишенным приятных черт лицом. Подумалось, не пригрел ли он чудом оставшуюся немку? Но оказалось, что это была жена Батурина. Не какая-нибудь «временная», а самая настоящая, законная, довоенная супруга. Как удалось комбату ее «вытребовать» из России, не знаю, но она не была ни солдаткой, ни тем более офицером.

Мы, офицеры, знали, что у многих командиров высокого ранга жены, не будучи военными, делили фронтовой быт и фронтовые опасности со своими мужьями. Уже потом, после войны, я узнал, что и жена генерала Горбатова была с мужем. Ну а условия, в которых находился наш комбат, когда батальон воевал только поротно и ему, комбату, нужно было фактически только заниматься подготовкой рот и передачей их воюющим войскам, тоже позволяли держать при себе свою половину. Да и мне стало как-то комфортнее: теперь уже не только мы с Ритой были предметом разговоров некоторых офицеров. Да и Батурин к нам стал относиться несколько мягче.

Между тем формирование и подготовка роты шли своим чередом. Мы все понимали, что форсирование последнего водного рубежа, прикрывающего гитлеровцам их столицу Берлин, да еще такого крупного, как Одер (а другой задачи мы не предполагали и были правы), станет «последним и решительным боем». Ведь едва ли после выполнения этой задачи нам достанет еще сил с боями дойти до Берлина. И может быть, потому я подробнее остановлюсь на характеристиках людей, с которыми мне предстояло идти в этот последний, для многих, наверное, смертельный бой.

Как я уже говорил, пулеметный взвод при моей роте снова формировал Георгий Сергеев, ему помогал другой взводный этой же пулеметной роты, старший лейтенант Сергей Сисенков. Я уже раньше много писал о командире пульвзвода Жоре Сергееве, о его характере. В бою, казалось, он находил самые опасные места и лез в них потому, что там его появления никто не ожидал. И в этой его нелогичности была высшая логика выживания на войне. Он был не бесшабашен в своей смелости – она держалась у него на трезвом расчете и уверенности, на тактической грамотности. Под стать ему были и его коллеги-пулеметчики, оба Сергея – Сисенков и Писеев. Вернее, они во всем старались подражать Георгию, не все им, правда, удавалось, но чаще всего их поступки были продиктованы именно этим. Командир пулеметной роты, майор Бабич Анатолий Григорьевич, по-моему, был рад, что у него появился такой опытный офицер.

И я рад был снова чувствовать надежное плечо Сергеева.

Взводным и на этот раз у меня был известный уже читателю Жора (Георгий Васильевич) Ражев, в последнее время ставший нервным, вспыльчивым и не сразу приходящим в нормальное состояние. Более заметным стало и его влечение к спиртному, что вызывало иногда определенные трения между нами. Причем это его увлечение и некоторые последствия его даже стоили внимания комбата. Надо сказать, что мы уже привыкли к манере нашего комбата Батурина, в отличие от его предшественника полковника Осипова, сыпать взысканиями направо и налево, то устными, то в приказах. И мы стали понимать, что эта манера батуринская вызвана тем, что этим он компенсировал отсутствие авторитета, которым обладал наш Батя, Аркадий Александрович. Тогда дисциплина офицеров и постоянного состава, и переменников держалась, пожалуй, в том числе и на нежелании огорчать своими неверными поступками уважаемого командира. При Батурине исчезло это сдерживающее начало, и дисциплина в батальоне стала заметно хромать. Ну, а некоторые случаи, выходящие за рамки нормального поведения, естественно, не могли оставаться безнаказанными. Так, приказом по 8-муОШБ № 88от 8апреля 1945 года подполковник Батурин объявил Ражеву «за пьянство и дебош 8 суток домашнего ареста с удержанием 50 % денежного содержания за каждые сутки ареста». А дебош заключался в том, что Ражев попросту устроил скандал с неприличной руганью и спьяну не заметил, что свидетелем этой сцены был замполит майор Казаков.

Это «увлечение» Ражева заставляло меня все чаще прибегать к своим командирским мерам, а заодно и к раздумьям о смысле воинской дисциплины… Только сейчас, когда перед моими глазами лежит ксерокопия этого приказа, я обратил внимание на 5 восьмероки подумал, не специально ли для «оригинальности» были определены эти 8суток ареста, а не 5 или 10? Если это так, отдадим должное юмору комбата.

Ну а что касается взысканий «направо и налево», то приведу факты из разных приказов, изданных комбатом за последний месяц войны и первое послевоенное время:

17 апреля – за систематическое пьянство и самовольные отлучки, находясь в госпитале на излечении, арестовать бойца-переменника Гущина В.А. на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте.

28 апреля – за опоздания на учебные занятия лейтенанту Афонину и мл. л-ту Писееву – объявляю выговор.

5 мая – «за нарушение моего приказа, запрещающего вступать в интимные отношения с немецкими женщинами, капитана Г… М… И… арестовать на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50 %…»

8 мая – за самовольный уход из расположения части моему заместителю по строевой части подполковнику Филатову объявляю выговор.

12 мая – за сокрытие документов выписанного из госпиталя после излечения по ранению бойца-переменника Шульгу А.Т. арестовать на 10 суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте.

14 мая – за опоздания на занятия капитана Пусик К.Д. арестовать на 2 суток домашнего ареста с удержанием 50 % денежного содержания… майорам Цигичко В.К. и Бельдюгову И.И. объявить выговор.