А Волков - Зодчие

С тех пор слепец Лутоня пристал к нищей братии и уже много лет бродил по Руси, обличая боярскую неправду.

Но к простым и особенно к гонимым старый Лутоня был добр. Подозвав Андрея, слепец ласково провел шершавой ладонью по его лицу, по голове и тихо сказал:

- О, да ты еще совсем молодой, паренек! А горя, видать, досталась на твою долю немалая толика...

Осмелев от ласкового приема, Голован признался:

- От одного полону спасся, в другой попал нежданно-негаданно...

- Как это? - насторожились нищие.

- А так: схватили меня люди князя Артемия Оболенского и силком забрали в холопы...

- Ах, проклятые! - возмутился Лутоня. - И ты дался?

- Как не даться, когда их десятеро, а я один!..

При живом участии слушателей Голован рассказал историю своих злоключений. Конец рассказа вызвал одобрение Лутони.

- Так и ушел, баешь?47 - Лутоня подтянул Андрея и радостно гладил его темные непокорные волосы. - И пятки чесноком смазал? Ох-хо-хо! Молодчага!.. Сгореть бы дотла разбойничьему гнезду!

- Не желай другому, чего себе не желаешь!

- У меня вотчины нет, дед Силуян! - озлился Лутоня. - Мои хоромы посередь пустого двора горница, ветром обгорожена, облаком покрыта. У меня гореть нечему! Ненавижу князей да бояр, и слово мое таково: укрыть парня!

- Само собой, укроем!

* * *

Наутро Андрей, преображенный, шел с артелью деда Силуяна. Его одежду запрятали по котомкам, а самого обрядили в лохмотья. На лбу его Силуян искусно вывел морщины, щеку обвязал тряпицей. Голован скрючился и хромал, опираясь на клюку.

Нищая братия шла в Муром; дорога вела мимо вотчины Оболенского. Голован боялся; спутники успокаивали его:

- Да тебя нипочем не признать! Совсем другой человек стал. И кто помыслит, что ты под ихний тын сунешься!

- Разве по глазам? - догадался Силуян. - А мы вот как сделаем...

Когда они подходили к усадьбе, старик вывернул Андрею веки, и тот притворился слепым.

Около усадьбы нищие остановились и жалобно запели. Им вынесли милостыню. Дед Силуян разговорился с поваренком:

- Что это запрошлую ночь над вашей вотчиной зарево стояло?

- А у нас холоп утек. Хоромину поджег, да скоро затушили, - весело сообщил поваренок.

- Поймали али нет?

- Нет. Ищут, по лесам гоняют. Мурдыш остервенился. "Кожу, - бает, - с живого сдеру, как доступлю сбега!"

Голован вздрогнул. Но поваренок не узнал юношу в обличье слепого нищего.

Муром остался позади, но снять нищенские лохмотья Голован не решился: сделав это, пришлось бы бросить артель, а она была беглецу крепкой защитой.

По утрам нищие садились у церкви и жалобным голосом заводили духовный стих либо былину. Бабы благочестиво крестились, вздыхали, несли нищим скромное подаяние: краюшку черствого хлеба, пяток луковиц, яичко...

Мужики, вечные борцы с нуждой, хмуро отшучивались:

- У нас в семи дворах один топор!

- А мы, коль пахать начнем, спрягаемся: на всю деревню одна лошадь, и та без ног!

- А у нас ноне рожь хороша родилась! - хвалился один.

- Ну и насыпал бы мерку божьим людям! - ядовито подхватывал другой.

- Да рожь-то боярская! - отрезал первый. - Хороша Маша, да не наша!

С нищими охотно беседовали: они разносили вести по стране, от них узнавалось то, что бояре старались скрыть от народа. Восставали ли где озлобленные мужики против господина, задушившего их поборами; поднималась ли целая волость против притеснителя-наместника; убивали ли губного старосту, чересчур рьяно стоявшего за дворянские права, - обо всем этом на Руси становилось известно очень быстро, и распространителями таких вестей, поднимавших народ на сопротивление боярскому гнету, были нищие да весельчаки - скоморохи, вечные скитальцы по русской земле.

Продвигаясь к Москве, артель деда Силуяна повсюду оповещала:

- Будете, люди, за Муромом - стерегитесь проходить близ усадьбы Артемия Оболенского там разбойное гнездо, там свободных людей хватают и в холопы к князю Артемию беззаконно пишут...

* * *

Медленно подвигались нищие к западу. Уж кузнецы Кузьма и Демьян принялись ковать на реки и озера ледяные мосты48, когда в морозный ясный день Голован увидел золоченые маковки московских церквей.

Часть вторая

МОСКВА И КАЗАНЬ

Глава I

ОРДЫНЦЕВ

Задумав побег из Выбутина, Тишка Верховой расспрашивал во Пскове и окрестных деревнях о боярах, высланных в другие края после уничтожения псковской вольницы. Самые благоприятные отзывы довелось услышать Тишке о бывшем псковском боярине Ордынцеве Григории Филипповиче. Говорили люди, что, по слухам из Москвы, Ордынцев принимает псковских утеклецов49, не выдавая их властям.

Этого Ордынцева и имел в виду Тишка, когда, идя с Булатом, рисовал картины будущего безмятежного житья у боярина. Но хитрый мужик не назвал боярина: Тишка не хотел оставлять за собой след, по которому могли бы его разыскать.

Род Ордынцевых вел начало от Митрофана Ушака, дружинника князя Александра Невского. Митрофан двадцать лет томился пленником в Золотой Орде, вырвался оттуда и вернулся на Русь. Люди прозвали Митрофана Ордынцем, и по этому прозвищу стали зваться его потомки.

Григорий Филиппович был не из первых псковских богачей, но человек влиятельный: к его голосу прислушивались многие. Потому он и попал в число трехсот знатных, которые после присоединения Пскова к Москве были разосланы по разным областям. Поместья высланных перешли в собственность государства.

Знатные псковитяне, выселенные из родного города Василием III, получили земли в Московщине, Рязанщине, Владимирщине и иных близких и дальних областях.

Григорию Ордынцеву дали выморочное поместье близ Серпухова, на берегу Оки: все мужчины семьи, владевшей деревней Дубровкой, вымерли от повальной болезни, и некому было нести службу за землю.

Так бывший псковский боярин стал московским дворянином.

Ордынцев, получив хорошее поместье вблизи Москвы, был доволен. Правда, Дубровка досталась Григорию Филипповичу не без труда: много пришлось дать дорогих подарков дьякам.

Оторванный от родных мест, Григорий Филиппович не растерялся: он был человеком твердой воли и острого ума. Первым условием для возвышения рода являлось богатство; богатство боярских и дворянских семей создавалось крестьянским трудом. Чем больше оседало крестьян на земле владельца, тем больше собиралось оброков, тем легче выполнялись повинности перед государством.

Григорий Филиппович установил для крестьян пониженный оброк, и его тиун не слишком притеснял неисправных должников. Ордынцев расчетливо полагал, что лучше прожить десяток лет с меньшими доходами, зато пустующие земли будут заселены и обработаны.

Так и случилось. Когда по округе прошла молва о добром боярине, у которого даже тиун сочувствует крестьянской нужде, в ордынцевскую деревню повалил народ. Пользуясь правом переходить к другому землевладельцу в Юрьев день, крестьяне рассчитывались с долгами обычно с помощью ордынцевского тиуна, и поместье Григория Филипповича с каждым годом становилось многолюднее.