Уильям Ширер - Взлет и падение Третьего Рейха

Но Адольф Гитлер не мог ждать «постепенных» переговоров с Россией. Он только что сообщил Чиано, что самый поздний срок нападения на Польшу — 1 сентября, а была уже середина августа. Если добиваться срыва военных переговоров русских с англо-французами и заключения сделки со Сталиным, то делать это нужно быстро: не постепенно, а одним большим скачком.

Понедельник 14 августа стал еще одним поворотным днем. В то время как посол Шуленбург, которому Гитлер и Риббентроп полностью не доверяли, сообщал в Берлин Вайцзекеру: Молотов — «странный человек с трудным характером», «я до сих пор придерживаюсь мнения, что в наших отношениях с Советским Союзом следует избегать поспешных шагов», ему несли «необычайно срочную» телеграмму из Берлина. Телеграмма была послана с Вильгельмштрассе, но подписана Риббентропом, хотя министр все еще находился в Фушле. Это произошло в 22.53 14 августа. В телеграмме послу предписывалось пойти к Молотову и зачитать ему длинное сообщение «дословно».

В послании Гитлер устанавливал наконец свою огромную цену. Германо-русские отношения, писал Риббентроп, «подошли к историческому поворотному моменту… Не существует противоречий в интересах Германии и России… История отношений между двумя странами показывает, что нам лучше быть друзьями, а не врагами».

«Кризис германо-польских отношений, спровоцированный политикой Англии, — продолжал Риббентроп, — и попытки организации союза на основе этой политики делают желательным скорейшее выяснение германо-русских отношений. В противном случае… дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо-советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. Правительства обеих стран не должны выпускать сложившуюся ситуацию из-под контроля и обязаны предпринять своевременные меры. Будет фатальной ошибкой, если вследствие незнания взглядов и намерений друг друга два народа не договорятся…

Как нам стало известно, Советское правительство также ратует за выяснение германо-русских отношений. Поскольку из предыдущего опыта известно, что такое выяснение может быть достигнуто постепенно посредством обычных дипломатических каналов, я готов прибыть с кратким визитом в Москву, чтобы от имени фюрера изложить его взгляды господину Сталину. По моему мнению, только посредством такого прямого обсуждения можно достигнуть перемен и тем самым заложить фундамент для окончательного урегулирования германо-русских отношений».

Британский министр иностранных дел не изъявлял горячего желания ехать в Москву, а его немецкий коллега не просто выражал желание, но стремился туда поехать — контраст, который, как точно рассчитали нацисты, должен был произвести впечатление на недоверчивого Сталина. Немцы полагали крайне важным, чтобы их идеи были доложены русскому диктатору лично. В связи с этим Риббентроп добавил к срочной телеграмме «приложение».

«Я прошу вас не вручать этих инструкций господину Молотову в письменном виде, а зачитать их ему. Я считаю важным, чтобы они дошли до господина Сталина в как можно более точном виде, и я уполномочиваю вас в то же самое время просить от моего имени господина Молотова об аудиенции с господином Сталиным, чтобы вы могли передать это важное сообщение еще и непосредственно ему. В дополнение к беседе с Молотовым условием моего визита являются широкие переговоры со Сталиным».

В предложении министра иностранных дел была замаскирована приманка. Немцы не без оснований полагали, что Кремль на эту приманку клюнет. Говоря о том, что «нет проблемы от Балтийского до Черного моря, которая не могла бы быть решена к взаимному удовлетворению сторон», Риббентроп выделял Прибалтийские государства, Польшу, юго-восточный вопрос и т. д. А кроме того, не забывал упомянуть о необходимости «совместного разрешения территориальных вопросов, связанных с Восточной Европой».

Германия была готова разделить Восточную Европу с Советским Союзом. Англия и Франция не могли ответить равноценным предложением, даже если бы и хотели. Сделав это предложение, Гитлер, уверенный, очевидно, в том, что оно не будет отвергнуто, в тот же день, 14 августа, еще раз собрал командующих видами вооруженных сил, чтобы поведать им о планах и перспективах будущей войны.

«Величайшая драма, — сказал Гитлер своим слушателям, — приближается к кульминации». Для достижения политических и военных успехов необходимо пойти на риск. Он уверен, что Англия и Франция воевать не будут. Во-первых, в Англии «нет лидера настоящего калибра. Те люди, которых я видел в Мюнхене, не из тех, кто способен начать новую мировую войну». Как и во время предыдущих совещаний с генералами, Гитлер не мог не думать об Англии. Он обстоятельно рассказал о сильных и слабых ее сторонах, особенно о слабых.

В отличие от 1914 года, по словам Гитлера, записанным Гальдером, Англия не позволит себе участвовать в войне, которая продлится годы… Это удел богатых стран… Даже у Англии сегодня нет денег, чтобы вести мировую войну. За что же воевать Англии? Ради союзника умирать никто не захочет.

Задаваясь вопросом, какие военные меры могут предпринять Англия и Франция, Гитлер отвечал так:

«Наступление на Западный вал мало вероятно. Бросок на север через Бельгию и Голландию не принесет скорой победы. Ни то ни другое не поможет полякам. Все эти факты говорят за то, что Англия и Франция в войну не вступят… Нет ничего, что может заставить их вступить в эту войну. Те, кто был в Мюнхене, просто побоятся рисковать… Английский и французский генеральный штабы довольно трезво оценивают перспективы военного конфликта и высказываются против него… Все это укрепляет нас в убеждении, что Англия может угрожать на словах, даже может отозвать своего посла или наложить эмбарго на торговлю, но она никогда не склонится к участию в вооруженном конфликте».

Затем Гитлер объяснил, что, хотя предстоит сражаться только с Польшей, ее надо разгромить «в течение одной-двух недель», так, чтобы весь мир понял, что с ней покончено, и не пытался помогать ей.

В тот день Гитлер не был готов сообщить своим генералам, насколько далеко он зашел в переговорах с Россией, хотя генералы восприняли бы это с удовлетворением, так как были убеждены, что Германия не может вести большую войну на два фронта. Но Гитлер сказал вполне достаточно, чтобы у них разыгрался аппетит.

«Россия, — говорил фюрер, — ни в коей мере не расположена таскать для кого-то каштаны из огня». Она осознала необходимость уничтожения Польши и заинтересована в «разграничении сфер влияния», а он, фюрер, «готов пойти на компромисс».