Уильям Ширер - Взлет и падение Третьего Рейха

Фашистские заговорщики, за исключением, пожалуй, Гранди, едва ли намеревались идти в своих требованиях дальше. Но вспыхнул второй, более широкий мятеж нескольких генералов и короля. Сам Муссолини, очевидно, считал, что уже выдержал шторм. Во всяком случае, решения в Большом совете в Италии принимались не большинством голосов, а самим дуче. Поэтому для него было полнейшей неожиданностью, когда вечером 25 июля его вызвали во дворец к королю, без промедления отстранили от дел и, арестовав, отвезли в карете «скорой помощи» в полицейский участок [140].

Так бесславно сошел со сцены современный римский Цезарь, воинственно-крикливый деятель двадцатого столетия, который знал, как извлекать дивиденды из смятения и отчаяния этого столетия. Это был деятель, у которого за броской внешностью скрывалось не особенно привлекательное нутро. Как личность он был совсем не глуп. Он прочитал множество книг по истории и считал, что усвоил ее уроки. Но как диктатор он совершил роковую ошибку, стремясь создать великую военную империю из страны, которой остро не хватало промышленных ресурсов и народ которой в отличие от немецкого оказался слишком практичен, слишком приземлен, чтобы дать увлечь себя пустыми амбициями. В глубине души итальянский народ, в отличие от немецкого, так никогда и не принял фашизма. Он лишь мирился с фашизмом, прекрасно сознавая, что это преходящий период в его жизни. Муссолини, судя по всему, в конце концов это понял. Однако, подобно всем диктаторам, он был ослеплен властью, которая, как это неизбежно происходит, развратила его, помутила рассудок, лишила ясности мысли. А это привело его ко второй роковой ошибке — к тому, что он связал и свою судьбу и судьбу Италии с Третьим Рейхом. Когда по гитлеровской Германии начал звонить колокол, он начал звонить и по Италии Муссолини, и, когда настало лето 1943 года, итальянский диктатор услышал этот звон. Но уже ничего не мог предпринять, чтобы обмануть судьбу. К этому времени он уже стал заложником Гитлера.

«Мой дорогой дуче, — цитирует Муссолини слова короля, сказанные им вначале, — ничего хорошего впереди нас не ждет. Италия развалилась… Солдаты не хотят больше воевать… Сейчас вы — самый ненавистный человек в стране…»

«Вы принимаете чрезвычайно серьезное решение», — ответил, с его собственных слов, Муссолини, но он особенно не пытался убедить монарха изменить свое решение. В заключение он пожелал успеха своему преемнику.

Не раздалось ни единого выстрела даже со стороны фашистской полиции, чтобы спасти его, не раздалось ни одного голоса в его защиту. Никого, судя по всему, не задела унизительная процедура его ухода — его вывели под руки из приемной короля и отправили в тюрьму в карете «скорой помощи». Напротив, его падение вызвало всеобщее ликование. Фашизм потерпел крах, как и его основатель. Маршал Пьетро Бадольо сформировал беспартийное правительство, в которое вошли генералы и государственные служащие. Фашистская партия была распущена, ее членов сместили с ключевых постов, а антифашистов выпустили из тюрем.

Можно представить, как отреагировали в гитлеровской ставке на сообщение о падении Муссолини. Впрочем, в этом нет необходимости. О том, какова была реакция, свидетельствуют объемистые директивные документы. Определить ее можно как глубокий шок. Даже в нацистском сознании сразу же возникли аналогии. Случившееся в Риме могло стать опасным прецедентом, и это глубоко обеспокоило д-ра Геббельса, которого 26 июля с особой поспешностью вызвали в ставку в Растенбурге. Первая забота министра пропаганды, о чем мы узнаем из его дневника, свелась к тому, как объяснить германскому народу свержение Муссолини. «Что же все-таки мы скажем немцам?» — задавался он вопросом и пришел наконец к выводу, что сейчас следует лишь сказать, что дуче подал в отставку «по состоянию здоровья».

«Ясно, что известие об этих событиях, — писал он в дневнике, — могло бы натолкнуть некоторые подрывные элементы в Германии на мысль, что они способны осуществить то же самое, что Бадольо и его приспешники в Риме. Фюрер приказал Гиммлеру принять самые суровые полицейские меры на тот случай, если подобная опасность окажется неминуемой здесь…»

Однако Гитлер, продолжает Геббельс, не считал, что существует непосредственная опасность такого поворота событий в Германии. Министр пропаганды в конце концов уверил себя, что германский народ не будет «считать кризис в Риме возможным прецедентом».

Что Муссолини сдает, фюрер заметил еще во время их встречи две недели назад. Однако теперь, 25 июля, начавшие просачиваться в ставку известия из Рима застали его врасплох. Сначала пришло сообщение о том, что собрался Большой фашистский совет, и Гитлер недоумевал, почему. «Какой прок в подобных советах? — задавал он себе вопрос. — На что они способны, кроме пустой болтовни?»

Вечером его худшие опасения подтвердились. «Дуче подал в отставку, — объявил он своим обескураженным военным советникам на совещании, созванном в 9.30 вечера. — Бадольо, наш злейший враг, возглавил правительство».

В последний раз в ходе войны Гитлер отреагировал на сообщение с ледяным спокойствием. Так он реагировал на кризисные ситуации в прежние, более счастливые времена. Когда Йодль попытался убедить Гитлера дождаться более полных донесений из Рима, тот резко оборвал его:

«Разумеется, но мы по-прежнему должны разрабатывать планы на будущее. Несомненно, совершив предательство, они провозгласят, что сохраняют нам верность, что само по себе уже является предательством. Конечно, верность нам они не сохранят… Хотя этот — как его там? — Бадольо сразу же заявил, что война будет продолжаться, это не меняет дела. Они вынуждены это говорить, но измена остается. Мы будем вести прежнюю игру, но в то же время готовить все необходимое, чтобы одним ударом заменить всю команду, весь этот сброд».

Такова была первая мысль Гитлера: захватить всех, кто низверг Муссолини, и вернуть ему власть.

«Завтра, — продолжал он, — я пошлю туда человека с приказом командиру 3-й мотопехотной дивизии двинуться частью сил на Рим и немедленно арестовать правительство, короля и всю компанию. Прежде всего арестовать кронпринца и всю шайку, особенно Бадольо и весь его кабинет. Проследить, чтобы все сдались, а затем через два-три дня будет еще один переворот».

Затем Гитлер повернулся к начальнику штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта.

Г и т л е р: Йодль, подготовьте приказ… обязывающий их войти в Рим со штурмовыми орудиями… и арестовать правительство, короля и весь кабинет. Важнее всего для меня захватить кронпринца.

К е й т е л ь: Он поважнее, чем старик.