Арман де Коленкур - Наполеон глазами генерала и дипломата

Казаки — несомненно лучшие в мире легкие войска для сторожевого охранения армии, для разведок и партизанских вылазок. Однако, когда мы давали им отпор или открыто двигались против них сомкнутым строем, они ни разу не оказали сопротивления нашей кавалерии. Но попробуйте потревожить их, когда вы отрезаны от своих! Или двиньтесь в атаку рассыпным строем! Вы погибли, потому что они возобновляют нападение с такой же быстротой, как и отступают. Они — лучшие наездники, чем мы, и лошади у них более послушны, чем наши; они могут поэтому ускользать от нас, когда нужно, и преследовать нас, когда преимущество на их стороне. Они берегут своих лошадей, если иногда и принуждают их к аллюрам и переходам, требующим большого напряжения, то чаще всего избавляют их от ненужной гонки туда и сюда, а мы такой гонкой губим своих лошадей.

27-го император ночевал в Верее, чтобы дать артиллерии и обозам возможность продвинуться вперед. Выехав очень рано, император прибыл туда утром, проехал через город и остановился в полулье от него за Можайской дорогой, на холме, который господствует над местностью. Он пробыл там некоторое время, наблюдая за движением войск и обозов. Именно туда к нему привели генерал-лейтенанта графа Винценгероде [202] Винценгероде Ф. Ф. барон (1770—1818), служил то в австрийской, то в русской армии. Командовал партизанским отрядом, был взят в плен, отправлен во Францию, но выручен позже отрядом Чернышева. Генерал-адъютант Александра I. , генерал-адъютанта русского императора; Винценгероде командовал корпусом легких войск, стоявшим на Тверской дороге, чтобы прикрывать Петербург и наблюдать за Москвой; он был захвачен в Москве.

О деле Винценгероде после кампании рассказывали по-разному, и я поэтому приведу факты, записанные мною на основании представленных императору донесений в то время, когда эти факты происходили.

Винценгероде получил, вероятно, сведения о том, что французская армия выступила из Москвы; стоя вблизи от Москвы, он проник в предместье и связался с местными жителями. Мелкие нападения со стороны казаков и вооруженных крестьян вынудили герцога Тревизского стянуть к центру свой маленький корпус, чтобы не подвергать его риску в этом громадном городе. Когда наши войска подтянулись к Кремлю, Винценгероде пробрался в город переодетым, дошел до наших постов и воспылал надеждой либо осуществить маневр, который принудил бы герцога Тревизского эвакуировать Москву, либо добиться того же результата, отвратив наших солдат от исполнения их долга; местные жители считали это делом легким, так как думали, что наши солдаты недовольны. Наши войска охраняли только подступы к Кремлю и коммуникационную линию, связывавшую Москву с Можайском, которая была вместе с тем коммуникационной линией всей армии. Набросив на себя штатское пальто, Винценгероде приходил беседовать с солдатами на наших аванпостах. Его сопровождали несколько местных жителей, тоже говоривших по-французски; все они, следуя его примеру или его советам и ссылаясь на официальные источники, сообщали солдатам о последних событиях, об испытанных нами неудачах, об ожидающих их лишениях, об опасностях, которым они напрасно подвергаются, о доброте и великодушии императора Александра, о его благосклонном отношении к иностранцам и особенной любви к военным, о бесполезности борьбы, поскольку император Наполеон отступает, и о том, что в их интересах сложить оружие и спокойно ждать до заключения мира в стране, которая так охотно их приютит, и т. д. Многие солдаты, принимая Винценгероде за простого обывателя, позволяли ему говорить, не обращая внимания ни на его особу, ни на его речи. Но один из гусаров, более наблюдательный, чем другие, послушав некоторые разговоры, обратил на него внимание. Возмущенный такими речами, он задержал его и притащил на гауптвахту; оттуда Винценгероде, несмотря на все его жалобы и протесты, повели к коменданту. Когда в нем опознали русского офицера, он тщетно пытался утверждать, будто явился в качестве парламентера. Это была неправдоподобная басня. Его оставили под стражей и препроводили к герцогу Тревизскому; герцог отнесся к нему с уважением, но как к военнопленному; он не мог признать его отговорку, при помощи которой тот хотел выпутаться из дела, так как Винценгероде явился в Москву тайно, переодетым, чтобы попытаться совратить наших солдат, и не объявлял о своем прибытии сигналами горниста, как то делают парламентеры. Сын обер-камергера Нарышкина [203] Нарышкин Лев Александрович (1785—1845) — гусарский капитан в 1812 г. , адъютант Винценгероде, стоял с несколькими казаками недалеко от наших постов. Видя, что Винценгероде не возвращается, он осведомился у местных жителей, что произошло с генералом. Они сказали, что его только что арестовали. Тогда, не возвещая о себе сигналами горниста, не вызывая какого-либо офицера или унтер-офицера для переговоров, он отправился к французскому посту, спросил о своем генерале и добровольно сдался в плен, чтобы иметь честь не покидать своего начальника. Эта чисто сыновняя преданность офицера своему командиру несколько изумила всех; молодого человека взяли под стражу и препроводили к маршалу.

Когда императору представили донесение о взятии в плен этих офицеров, он приказал направить их к нему; они одновременно с нами прибыли как раз туда, где император прервал свой путь и сошел с лошади. К императору привели только одного Винценгероде; император стал упрекать его в том, что он служит России, будучи по рождению немцем и подданным страны, которая находится под верховенством Франции или во всяком случае в союзе с ней. Он прибавил, что так как Винценгероде является его подданным, то он предаст его военному суду, который предъявит ему еще и обвинение в шпионаже, и его расстреляют как изменника. Чем более Винценгероде пытался оправдаться, тем более император сердился, обвиняя его в том, что он давно подкуплен Англией, участвует во всех заговорах против императора и Франции, хотел совратить французских солдат в Москве, подстрекал их к дезертирству и учил их подлости от имени государя, который презирал бы такие действия. Винценгероде ответил, что он отнюдь не родился в стране, принадлежащей Франции, к тому же не был на родине с детства и уже много лет находится на русской службе из привязанности и признательности к своему благодетелю императору Александру.

Стараясь затем ослабить справедливые упреки императора по поводу его действий в Москве, он сказал, что вел переговоры лишь для того, чтобы избежать ненужного кровопролития и прежде всего спасти Москву от новых бедствий; так как французы все равно должны эвакуировать ее, то он только предлагал сделать это без боя, что соответствует обоюдным интересам, и т. д. Император, все более и более раздражаясь, повысил голос до такой степени, что его мог слышать дежурный конвой. Свита императора отошла поодаль с самого начала разговора. Все были как на иголках. Мы смотрели друг на друга, и каждый мог прочесть по глазам своего соседа, что он удручен этой неприятнейшей сценой между государем и пленным офицером, хотя поведение этого офицера в Москве не могло внушить никакого сочувствия к нему. Я разговаривал с герцогом Пьяченцским [204] Шарль Лебрен, будущий второй герцог Пьяченцский — генерал-адъютант Наполеона. ; происходившая сцена наводила нас обоих на весьма грустные размышления. Князь Невшательский чувствовал себя особенно неловко, так как он остался подле императора. Об этом говорили взоры, которые он кидал на нас, а потом, когда под каким-то предлогом ему удалось отъехать от императора и приблизиться к нам, это подтвердили и его слова. Император приказал, чтобы жандармы увели Винценгероде. Так как никто не передал дальше этого приказа, то он так громко крикнул, чтобы прислали жандармов, что два жандарма, прикомандированные к конвою, выступили впереди. Император еще раз повторил Винценгероде некоторые из обвинений, которые он уже ему предъявил, добавив, что тот заслуживает быть расстрелянным как изменник. При этом слове Винценгероде, который слушал его до сих пор с опущенным взором, выпрямился во весь рост, гордо поднял голову и, пристально глядя на императора и на тех, кто стоял поближе к нему, ответил, возвышая голос и сам идя навстречу жандармам, остановившимся поодаль: