Матвей Гречко - Русская история в легендах и мифах

Филипп осушил прилегающие земли, прорыв каналы между озерами. Расчистил кустарники – высвободились отличные пастбища, где Филипп разводил скот. Но не коров: коровы за Полярным кругом не выживают. Филипп разводил северных оленей!

И дело это стало таким прибыльным, что он выстроил еще и кожевенный завод, и каменную пристань – для удобства торговли. Он строил каменные церкви, гостиницы, больницы, подвинул производство соли в монастырских волостях, ввел выборное управление между монастырскими крестьянами.

Примечательно, что именно Иван предложил его кандидатуру, видимо, рассчитывая, что по прошлой дружбе тот станет безропотно одобрять все его бесчинства. Но не тут-то было! Филипп не стал молчать, открыто называя опричнину «ликом сатанинским».

«Доколе в русской земле будет господствовать беззаконие? У всех народов, и у татар, и у язычников, есть закон и правда, только на Руси их нет. Во всем свете есть защита от злых и милосердие, только на Руси не милуют невинных и праведных людей», – говорил он, обращаясь к царю.

Иван не мог терпеть такое. Он приказал созвать церковный собор и устроил инсценировку суда над Филиппом, обвинив того в колдовстве. С митрополита сорвали облачение, опричники нарядили его в рваную монашескую рясу, вывели из церкви, заметая за ним след метлами, посадили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь. Народ бежал за ним следом и плакал, митрополит осенял его на все стороны крестным знамением. Опричники кричали, ругались и били митрополита своими метлами.

Некоторое время Филиппа держали в монастырских подвалах. По царскому приказанию ему забили ноги в деревянные колодки, а руки – в железные кандалы и морили голодом. Рассказывают, что царь приказал отрубить голову племяннику его, Ивану Борисовичу Колычеву, зашить в кожаный мешок и принести к Филиппу. «Вот твой сродник, – сказали ему, – не помогли ему твои чары».

Затем он был отправлен в Отроч-монастырь в Тверь. Спустя несколько лет Малюта Скуратов отправился, по царскому приказу, в Отроч-монастырь к Филиппу и собственноручно задушил его. Иноки погребли бывшего митрополита за алтарем. Впоследствии Филипп был канонизирован.

«…Тот, кто владеет московитской державой, превосходит своей жестокостью Нерона, Калигулу, Гелиогабала, Максимина, Фаларида Агригентского или даже Бусирида или Мезенция и, наконец, всех тиранов, которые описаны и ославлены историками, а также поэтами».

Принято считать, что Иван Грозный, действовавший по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись», пользовался уважением современников. Но, увы, исторические факты этого не подтверждают. Напротив, репрессии сильно ослабили Россию и сделали ее лакомым куском для завоевателей.

Крымский хан Девлет-Гирей решил не ограничиваться окраинными набегами, а напасть прямо на Москву. Струсив перед лицом опасности, Иван Васильевич бежал, бросив столицу на произвол судьбы. Воеводы успели запереть ворота, но хан «пустил огонь в слободы». Пожар распространился очень быстро: в три-четыре часа вся Москва сгорела. Жертвы были огромны, в дыму задохнулся даже один из воевод. Уцелел один Кремль, куда не пускали народ, – там сидел митрополит Кирилл с царскою казною.

«В два месяца, – говорил англичанин-очевидец, – едва можно будет убрать кучи людских и конских трупов».

Хан не стал осаждать Кремль, отступил и послал Ивану Васильевичу письмо в таком тоне: «Жгу и пустошу все за Казань и за Астрахань. Будешь помнить… Пришел я на твои земли с войсками, все пожег, людей побил; пришла весть, что ты в Серпухове, я пошел на Серпухов, а ты из Серпухова убежал; я думал, что ты в своем государстве, в Москве, и пошел туда; ты и оттуда убежал. Я в Москве посады сжег и город сжег и опустошил, много людей саблей побил, а других в полон взял, все хотел венца твоего и головы; а ты не пришел и не стал против меня. А еще хвалишься, что ты московский государь! Когда бы у тебя был стыд, ты бы против нас стоял!

В 1572 году умер польский король Сигизмунд-Август, не оставив наследников. Перед шляхтой встал вопрос о выборе нового короля. Многие были не прочь посадить на трон царя из Московии. Но Иван не сумел воспользоваться выгодной для него ситуацией: польско-литовская рада желала видеть на троне сына Грозного – слабого и больного Федора (чтоб не мешал), а Иван Васильевич хотел, чтобы избрали его самого. Однако многие опасались посадить себе на шею тирана. В конце концов рада согласилась – но Иван опять сумел все испортить. Он затеял спор о титулах, о том, какие города должны отойти к Московии, настаивал на том, чтобы на царство католической Польши его венчал православный митрополит, подозревал поляков в сношениях с турецким султаном, в общем, придрался к такому количеству малозначащих мелочей, что в итоге поляки решили отказаться о столь подозрительной и неудобной кандидатуры. Поляки избрали королем трансильванского князя Стефана Батория, который немедленно отправил к московскому царю посольство с требованием возвратить отнятые ливонские города. Это стало началом крупномасштабной войны.

Войны в Ливонии велись еще с 1558 года и поначалу были успешны для России, но теперь все изменилось. «Ваш король Стефан не ровня нам и братом быть не может. Мало кого выберете вы себе в короли!» – заявил Грозный в ответ на ультиматум Батория.

Но вскоре выяснилось, что он был не прав. Вслед за Стефаном и Швеция взялась за оружие. Стефан, хорошо зная, что жители многих русских городов ненавидят царя, издал манифест, в котором объявлял, что воюет с московским царем, а не с народом. Он дал приказ не мучить мирных жителей и не разорять их полей. Это возымело действие: русские города часто сдавались без боя. Баторий захватил Северские земли и Смоленскую область, шведы – Карелию и Ижорскую землю, Смоленщину и Черниговщину, Велиж, Великие Луки, Невель, Озерище, Заволочье, Торопец, Холм и Старую Руссу.

Шведский полководец Делагарди отнял у русских Везенберг, Нарву, захватил часть Новгородской земли, овладел Корелою, берегами Ижоры, городами Ямою и Копорьем.

Царь, выступивший было навстречу неприятелю, бежал в Москву и заперся там, дрожа от страха. Ему мерещилось, что вот-вот его самого схватят и выдадут Баторию. Боясь народного восстания, он прекратил казни.

Курбский прислал Ивану свое второе письмо: «Вместо храбрых и опытных мужей, избитых и разогнанных тобою, ты посылаешь войско с каликами, воеводишками твоими, и они, словно овцы или зайцы, боятся шума листьев, колеблемых ветром; вот ты потерял Полоцк с епископом, клиросом, войском, народом, а сам, собравшись с военными силами, прячешься за лес, хороняка ты и бегун! Еще никто не гонится за тобой, а ты уже трепещешь и исчезаешь. Видно, совесть твоя вопиет внутри тебя, обличая за гнусные дела и бесчисленные кровопролития!»