Филип Таубман - Солдаты холодной войны

Ламуан сказал Никсону и Киссинджеру следующее: «Главная концепция (состоит) в том, чтобы увеличить до предела мощь США, обрести и поддерживать стратегическое преимущество, которое приведет к скорому прекращению войны на условиях, благоприятных для Соединенных Штатов и их союзников». [247]В то время Соединенные Штаты обладали более чем 29 тысячами видов ядерного оружия. [248]

Благоприятные условия, в соответствии с некоторыми оценками, означали уничтожение большей части советских военных, промышленных и городских центров с уничтожением примерно 90 млн чел. населения и аналогичными разрушениями и потерями в Соединенных Штатах, в том числе 80 млн чел. погибших. Вдобавок полковник Ламуан уведомил Никсона и Киссинджера о том, что во время быстро разворачивающегося кризиса у президента будет всего несколько минут для принятия решения об ответных мерах. [249]

Вспоминая этот брифинг, Никсон позже сказал помощнику в Белом доме: «Не важно, что сделают (Советы), они потеряют свои города. …Ничего себе решеньице». [250]

Вскоре после этого брифинга Киссинджер советовался с Робертом Макнамарой, который в качестве министра обороны в администрациях Кеннеди и Джонсона настаивал на том, чтобы все виды вооруженных сил предложили более уточненные планы. «Неужели это самое лучшее, что они могут сделать?» – спросил Киссинджер. Позднее он сказал: «Предложить единственный вариант с убийством 80 миллионов человек – это верх безнравственности». [251]

Какими бы ни были моральные сомнения Киссинджера, его стратегической озабоченностью было то, что апокалиптический масштаб плана войны не казался достоверным для Советского Союза. В соответствии с сообщением Уильяма Бёрра, ученого-исследователя, изучавшего рассекреченные документы администрации Никсона, Киссинджер «утверждал, что массированные ядерные угрозы для поддержания гарантий безопасности были просто невероятными». Киссинджер отмечал: «Трудно поверить, что обе стороны используют все свои арсеналы». [252]

Но такая вероятность была вполне реальной. Начать с того, что скорость принятия решения будет молниеносно быстрой. Также казалось вполне возможным, что линии связи между военным командованием и президентом и его командой в Вашингтоне будут прерваны после первого же удара ядерной войны.

Отставной старший генерал так описал вероятный сценарий принятия решения на случай нападения со стороны Советского Союза: «В этот мучительный промежуток времени вы можете себе представить возникшее напряжение, стресс, на карту брошена судьба не только нашей страны, но и Советского Союза и, вероятно, всей цивилизации, какой мы ее знаем. Итак, при данных обстоятельствах все те тонкие градации и все средства устрашения, теоретические выкладки – все это улетучивается и сводится к письменному набору вопросов и ответов. Это нападение, которого мы ожидали; на нас сейчас летит тысяча боеголовок. Мы решили, что целью является Вашингтон, округ Колумбия, так называемый обезглавливающий удар, поэтому, г-н президент, нам требуется ваше решение в течение одной минуты. Поэтому в такой ситуации, когда до сведения президента доводят непреложный факт по поводу того, что страна вот-вот будет уничтожена, дается рекомендация нанесения полномасштабного ответного удара. Но и его запуск под угрозой нападения, потому что, если их нападение произошло и ракеты начинают подлетать, наши возможности ответного удара настолько уменьшаются, что мы не можем гарантировать достижения целей контрудара, понятно? Видите, к чему все это ведет?»

Вспоминая то время много лет спустя, Киссинджер признал, что его усилия получить более разумный план закончились неудачей. Военные руководители сопротивлялись, опасаясь того, что варианты нанесения ограниченного ответного удара скорее ослабят сдерживающую силу, чем укрепят ее.

Приступая к своей работе, он знал, что Макнамара пытался сделать военный план более гибким. «Я полагал, что это согласовано, что план массированного ответного удара будет переделан, – говорил он. – Поэтому, когда я стал советником по национальной безопасности, я поинтересовался военными планами. И я ознакомился с ними, и хотя был добавлен некоторый элемент избирательности, их определение этой избирательности заключалось в исключении определенных стран, автоматически входивших составной частью в военный план, даже если они не имели ничего общего с причиной войны. А тем временем арсенал оружия вырос и численно, и качественно. Оценки будущих жертв стали выше, чем они были прежде, поэтому я пригласил Макнамару к себе и сказал ему: «Что они скрывают?» Я указал ему, а он сказал: «Нет, это все, что есть».

Хочу в связи с этим сказать, что я сделал лучше, чем можно было придумать. Мы потребовали пересмотреть план. Нам понадобилось пять лет на его разработку, но это все же была переработка старого под новым соусом. Стало чуть получше, но без какого-либо значительного эффекта по моей основной проблеме, как оправдать войну с такими потерями в соотношении с любой потенциальной целью. И это была дилемма на протяжении всего срока моего пребывания на посту, и я уверен, что Джордж Шульц скажет вам то же самое». [253]

Несколько высокопоставленных военачальников подтвердили оценки Киссинджера. Они сказали, что, несмотря на неоднократные попытки снизить основные параметры военного плана, он оставался разработкой всеобъемлющего ядерного сражения. «Такой принцип мышления, который сводил потенциальный ответ к ядерной войне, практически не менялся; если наступает война, она предполагается как тотальная», – сказал один отставной генерал. Военный план на одной стадии холодной войны включал 12 тысяч целей в Советском Союзе и применение 10 тысяч американских ядерных боеголовок. Он призывал нацелить десятки боеголовок на одну позицию РЛС вблизи Москвы, которая контролировала систему ракетной обороны советской столицы. Поисковики цели, казалось, не видели абсурдности запланированного массированного обстрела.

Несмотря на озабоченность Киссинджера в связи с военным планом, он не отвергал возможности использования американского ядерного арсенала в стремлении поиграть мускулами с Москвой, но без обмена ядерными ударами. По его мнению, усиление степени боевой готовности ядерных сил было мощной, но мирной формой сдерживания, которое не было чревато неконтролируемой эскалацией, и он использовал это несколько раз, чтобы продемонстрировать американскую решимость в отношении Москвы. Для него это было здоровым промежуточным вариантом между развязыванием ядерного взаимного столкновения, которое он не мог оправдать с моральной точки зрения, и отказом от применения ядерного оружия, который он считал несостоятельным и который создавал бы условия для шантажа противниками, стремящимися использовать ядерное оружие. «Мы оказывались в ряде ситуаций, когда приходилось прибегать к незначительным ядерным угрозам», – говорил он. [254]