Борис Акунин - Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова

И уже потом, без помех, несколько человек во главе с самим Голицыным пришли туда, где под арестом содержалась царская семья. Юный Федор, смелый и не по годам крепкий, отчаянно сопротивлялся, но на него навалились и прикончили. Вдовую царицу удавили веревкой. Пощадили лишь царевну Ксению, которой была суждена горькая судьба.

Народу сказали, что царица и ее сын отравились, а поскольку самоубийцам христианское погребение не полагалось, мертвые тела сначала предъявили публике, а потом зарыли безо всяких церемоний. Туда же в могилу сунули извлеченное из саркофага тело Бориса, который тоже был объявлен грешником, покончившим с собой.

Убийство Фёдора Годунова. К. Е. Маковский

Династия Годуновых, давшая России двух царей, но просуществовавшая всего семь лет, пресеклась. Вместе с ней заканчивается и история «второго» русского государства, построенного Иваном III. Страну ожидала Великая Смута: распад, раскол, чехарда правителей, гражданская война, иноземные нашествия и временная утрата независимости.

Эти беды, начавшиеся сразу после смерти Бориса Годунова, конечно, бросают мрачную тень и на всё его правление. У потомков осталось ощущение, что погубителем державы был он. Такая оценка восходит еще к началу семнадцатого века, когда правители, пришедшие на смену Годунову и обладавшие легитимностью еще в меньшей степени, чем он, всячески старались свалить вину за тяжелое состояние страны на прежнюю власть – обычное в истории явление.

Однако впоследствии большинство историков, даже тех, кто приписывал Борису «кровавых мальчиков в глазах», относились к нему скорее с сочувствием.

С. Платонов, например, пишет: «Историческая роль Бориса чрезвычайно симпатична: судьбы страны очутились в его руках тотчас же почти по смерти Грозного, при котором Русь пришла к нравственному и экономическому упадку. …После Грозного Московское государство, утомленное бесконечными войнами и страшной неурядицей, нуждалось в умиротворении. Желанным умиротворителем явился именно Борис, и в этом его громадная заслуга. В конце концов, умиротворить русское общество ему не удалось, но на это были свои глубокие причины и в этом винить Бориса было бы несправедливо».

Пожалуй, можно выразиться и еще более определенно: силы «второго» государства были так надломлены разрушительной властью Ивана IV, что, если бы не Борис, оно развалилось бы раньше. «Годунов отвратил его [распад] или, по крайней мере, отсрочил», – признает даже желчный Костомаров.

Коренные причины непрочности «второго» русского государства будут суммированы в заключительной главе тома; в эпоху Бориса Годунова оно уже держалось лишь усилиями энергичного правителя и немедленно, в несколько недель, развалилось, когда его не стало.

Рассказы чужеземных авторов-современников о событиях и явлениях, напрямую связанных с заглавной темой – историей государства, я использовал в основном корпусе книги; здесь же, в качестве приложения, хочу привести иностранные сообщения о материях вроде бы маловажных: повседневной жизни жителей тогдашней Руси, их привычках и нравах.

В русских хрониках всего этого не найти – кому же придет в голову тратить бумагу и чернила на вещи общеизвестные и скучные? Только досужим иноземцам, которым всё в диковинку. Они тоже в основном были людьми практическими – торговцами, дипломатами или военными – и больше внимания уделяли темам «полезным», но иногда соскальзывали и на бытовые или нравоописательные мелочи. Для потомков именно эти фрагменты являются самыми драгоценными, так как позволяют заглянуть через подзорную трубу Времени в прошлое и увидеть пусть искаженные, но живые тени далеких предков.

А искажений, конечно, хватает. Многие наблюдения явно неверны, многие выводы и умозаключения поверхностны, сам взгляд чаще всего недобр (людям редко нравится чужое и малопонятное), но все же испытываешь чувство благодарности к этим авторам, даже самым враждебным или неумным. Без них люди русского средневековья так и остались бы для нас неведомой и безликой массовкой, окружавшей фигурантов летописных хроник – царей, бояр, архиереев, в лучшем случае – отдельных дворян с дьяками.

Их – тех иностранцев, кто писал не только о политике, географии или экономике – было совсем немного. Кратко представлю основных.

В эпоху Ивана III чужеземных гостей, оставивших содержательные зарисовки русской жизни, почти не было. Из обстоятельных трудов самой ранней по времени книгой являются «Записки о московской жизни» Сигизмунда фон Герберштейна, императорского посла, который дважды побывал в России уже при Василии III. С этим свидетелем нашим историкам необычайно повезло. Герберштейн понимал славянские языки (он вырос в Словении), был дотошен, наблюдателен и добросовестен. Он имел привычку перепроверять полученные сведения, поэтому в его сочинении очень мало небылиц и нелепиц. В целом это удивительно достоверный документ.

С шестнадцатого века Русь, которую европейцы называют Московией, возвращается на географическую карту и начинает вызывать на Западе всё больший интерес.

Появляется целый ряд ученых авторов, которые сами в далекой полуазиатской стране не бывали, но побеседовали с вернувшимися оттуда людьми, записали и проанализировали их рассказы.

К такого рода источникам относятся весьма любопытные, хоть и изобилующие неточностями книги Иоганна Фабри, Павла Иовия и Альберта Кампензе.

Тюбингенец Иоганн Фабри в 1525 году расспросил о Московии русских послов Ивана Ярославского-Засекина и Семена Трофимова, возвращавшихся к Василию III от испанского короля Карла V, и составил доклад для эрцгерцога Фердинанда Австрийского.

Итальянец Павел Иовий (Паоло Джовио) был епископом, но очень интересовался всем необычным. Примерно в то же время, что Фабри, он встречался с другим русским посланцем, направленным к папе римскому, и тоже добросовестно всё записал.

Голландец Альберт Кампензе разговаривал про Московию со своими родственниками – купцами, ездившими в Россию торговать. Собранные сведения в начале 1540-х годов он изложил в пространном письме папе Клименту VII.

Несколько особняком стоит итальянец Алессандро Гваньини, человек не ученого сословия, а профессиональный солдат, поступивший на польскую службу. С русскими он встречался только в бою, но, будучи комендантом литовского Витебска, счел своим долгом узнать как можно больше о вражеской стране – и в результате составил весьма подробное повествование (1578), в русских главах которого на удивление мало ошибок.