Лев Троцкий - Наша первая революция

Имели они право на внимание?

Либеральная печать много говорила о пропасти между интеллигенцией и народом. Либеральные ораторы не знают другой клятвы, кроме клятвы именем народа.

И вот ныне перед ними в лице пролетариата выступает на сцену сам народ. Не в качестве объекта просветительных начинаний, а в качестве самостоятельной, за себя ответственной и требовательной политической фигуры.

И что же?

- "Долой отсюда!" кричат либералы, надеявшиеся, что высокий имущественный ценз (цена либерального обеда от двух до четырех рублей) не позволит пролетариям перешагнуть пропасть, отделяющую "интеллигенцию" от "народа".

Профессор Гредескул*56 не находил "слов для достаточного выражения своего негодования", когда рабочие разбросали прокламации на заседании харьковского Юридического Общества, и кричал на всю залу: "если те, которые это сделали, честные и порядочные люди, пусть они добровольно удалятся". Он сомневался в том, честные ли, порядочные ли они люди!..

"Это нарушение правил гостеприимства!" - кричал председатель ростовского либерального банкета, не позволяя прочитать резолюцию рабочих, ждавших решения ее судьбы на холоде. "Ведь они же на улице, - волновался г. либерал, - пусть собираются где хотят!" Он знал, что ростовские рабочие умеют собираться, что за место для своих собраний они платят не рублями, а кровью.

"Долой отсюда! вон, вон, вон!" - встретили одесские либералы речь одесского пролетария. "Довольно! Довольно!" - прерывали они его на каждом шагу.

При таких торжественных условиях происходило сближение интеллигенции с народом.

Каким гневом должно было наполниться сердце революционера-рабочего, какой горячей волной должна была прилить кровь к его голове, как судорожно должны были сжаться его кулаки, когда он предстал, как вестник революции, пред этим образованным и от самовлюбленности пьяным обществом, чтобы напомнить либералам об их либеральных обязанностях, чтобы поставить демократов пред лицом их демократической совести, и когда в ответ на первые, еще неуверенные звуки его голоса - он не привык, господа, к обстановке парадных обедов! - раздалось из глубины либеральных потрохов: "Долой его! Молчать! Ату его!" - "Граждане! именем пролетариата, собравшегося у стен этого здания..." - "Вон, вон, вон! Замолчать! Ату его!"...

"Освобождение" предвидит появление рабочих на земских собраниях, и, порицая рабочих за их поведение в Харькове и Екатеринодаре, требуя от них соблюдения порядка собрания и прав председателя, "демократический" орган, с своей стороны, обещает: "Позволительно думать, что земские люди не отнесутся ни враждебно, ни даже невнимательно ко всем заявлениям, которые будут предъявлены к земским собраниям, без нарушения прав и порядка последних"*. /* "Освобождение", N 61./

Слышите, пролетарии, ни враждебно, ни даже невнимательно! Вам "позволительно думать", что, если вы будете вести себя чинно, господа земские дворяне не отнесутся к вашим заявлениям ни враждебно, ни даже слышите: даже - невнимательно!

Я боюсь, товарищи, что вы ответите господам ходатаям за вас пред земскими дворянами, что вы не нуждаетесь в милостыне либерального внимания, что вы являетесь не с тем, чтобы просить, а с тем, чтобы требовать и призывать к ответу, - и когда к предъявленным вами народным требованиям относятся враждебно или невнимательно, у вас остается еще обязанность: обличить пред народом. И эту обязанность вы выполните через голову председателя и всего собрания, со всеми его правами!

Когда немецкие рабочие, еще не имевшие своей самостоятельной партии и поддерживавшие либеральную буржуазию, обратились в 1862 г. к либеральным вождям с требованиями: во-первых, ввести в программу всеобщее избирательное право и, во-вторых, изменить порядок уплаты членских взносов так, чтобы облегчить рабочим доступ в партийную организацию либералов (Nationalverein), последние отнеслись к их требованиям довольно "внимательно", но крайне враждебно: в первом требовании отказали наголо, а в ответ на второе разъяснили, что "рабочие могут считать себя прирожденными членами либеральной партии" - и следовательно? и следовательно... могут оставаться за порогом ее организации.

Либералы считают, что прирожденное право рабочих - драться на баррикадах, отдавать свою жизнь за дело свободы, но только не нарушать своим появлением спокойствия либеральных организаций, собраний и банкетов!..

Наш пролетариат, к счастью для себя и для дела свободы, не должен, в качестве просителя, стучаться под окнами либеральной партии. У него есть своя партия. Судьба его требований не зависит от того, найдут ли они место в программе буржуазной оппозиции.

Но это не значит, что русскому пролетариату нет дела до того, что говорят либералы в земствах и думах, огражденных от массы сословно-имущественным цензом, и на либеральных банкетах, огражденных от массы четырехрублевыми обедами.

Не ходатайствовать пред либералами, не просить заступничества приходят и будут приходить пролетарии на либеральные собрания, но с целью противопоставить свою революционную программу действий либеральной бесхарактерности, прикрытой многословием, с целью призвать к революции те кадры демократии, которые пока еще находятся под либеральным обаянием... И не просителей встречают гг. либералы криками "долой!", не от нищенствующих ограждают они себя входными билетами, - нет! несостоятельные должники дела свободы и демократии, они малодушно уклоняются от строгого взыскания, они боятся обличений того самого народа, который они так любят - на большом расстоянии, которому они так горячо сочувствуют, когда он умирает на бакинских мостовых.

Пролетарии еще не раз появятся на собраниях "общества" и поставят либералам в упор убийственный для них вопрос: что же дальше?

Земцы подали прошение о конституции. Их прошение было найдено незаслуживающим уважения. Московское земство заявило, что оно взволновано, и прекратило свои заседания. Черниговские и смоленские земцы просто разъехались по домам. Симферопольская дума отложила свои заседания, не рассмотрев бюджета. Такое самоупразднение - вполне уместный акт, если б к нему прибегли все земства и думы, выставив принципиальную мотивировку своей стачки. Но и тогда оставался бы во всей своей силе вопрос: что же дальше?

В своих резолюциях земцы "выражали надежду". Надежда оказалась утопической. В свою очередь освобожденческие quasi-демократы в последние два года то и дело "выражали надежду" на земцев. Их надежда на земцев оказалась обманутой вместе с надеждой земцев на самодержавие.

Что же дальше? Ответ может быть один: апелляция к массе, то-есть к революции. Но к массе можно итти только с демократической программой. И если раньше мы старались показать, что наша демократия может быть только революционной, то здесь нужно добавить, что переход к революционной тактике мыслим только на почве демократической программы.