Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю

Недавние исследования сумели отвергнуть притязания Черчилля на отцовство, даже в нескольких случаях, которые продолжительное время считались правдой. Многие годы я дорожил историей, связанной с Нэнси Астор, леди, родившейся в Виргинии, первой женщиной, ставшей депутатом палаты общин. В 30-е гг. она довольно долго упорствовала в заявлении, что Гитлер разносторонний и надежный человек.

«Уинстон, – якобы сказала она Черчиллю, – если бы я была вашей женой, то подсыпала бы вам яд в кофе». «Нэнси, – как говорят, ответил ей Черчилль, – а если бы я был вашим мужем, то выпил бы его». Увы, Черчилль почти наверняка не сделал этого замечания, а если и сделал, то воспользовался чужими словами.

Мартин Гилберт приписывал эту остроту не Черчиллю, а его большому другу Ф. Е. Смиту. Дальнейшие исследования полностью испортили обедню, поскольку был обнаружен выпуск Chicago Tribune за 1900 г., в котором это высказывание красовалось в колонке шуток дня. Могло ли быть так, что молодой Черчилль заметил его в том году, когда побывал в Америке, и пополнил свои запасы, чтобы в дальнейшем применить к Нэнси Астор? Сомневаюсь в этом. А мог кто-то просто вернуть шутку в оборот и, чтобы сделать ее по-настоящему смешной, вложить ее правдоподобным образом в уста известных людей? Скорее всего, так и было.

Еще я всегда полагал – и, как мне кажется, слышал об этом от родителей, – что Черчилль однажды дал отпор напыщенному чиновнику, который возражал против использования предлогов в конце предложений. «Мне никогда не смириться с этим видом английского» [44], – заявил он.

Но только Черчилль этого не говорил. Оказывается, эта шутка была напечатана в журнале Strand и не приписывалась кому-либо. Но она была так хороша, что оказалась вложенной в уста Черчилля. Также он не утверждал: «В будущем фашисты назовут себя антифашистами». Несомненно, это глубокое замечание, если оно сообразуется с вашими политическими представлениями, но опять-таки не принадлежит Черчиллю.

Также – и я чуть не зарыдал, когда узнал, что это неправда, – он никогда не говорил о своих отношениях с утомительным и почти невыносимым де Голлем: «Самый тяжелый крест, который мне довелось нести, был лотарингским» [45]. На самом деле эти слова произнес генерал Спирс, посланник Черчилля во Франции. Но кто-нибудь помнит генерала Спирса?

Еще была замечательная колкость в адрес Дж. Б. Шоу, который послал ему два билета на первый показ одной из своих пьес со словами: «Возьмите друга, если у вас есть хоть один». Черчилль отразил мяч, сказав, что не может прийти на первый показ, но придет на второй, если там будет «хоть один зритель».

Но и этого он не говорил. Всезнающий Аллен Паквуд из Кембриджа нашел письма и Шоу, и Черчилля, единодушно отрицающие упомянутую пикировку.

Подобно гипергравитационному звездному телу Черчилль волшебным образом притягивал шутки, заявлял права на них, как оказалось, и тогда, когда вовсе не произносил их. И кое-кто даже стал сомневаться – ошибочно, на мой взгляд, – был ли он так плодовит по части юмора.

Если вы желаете, то можете и дальше идти по пути отрицания и заметить, что его привычки были не вполне фальстафовскими [46]. Он на самом деле пил виски с водой с раннего утра, но его дочь однажды сказала, что это был очень сильно разбавленный виски: несколько капель «Джонни Уокера» на дно стакана, скорее «жидкость для полоскания рта», как выражался он, а не алкогольный напиток.

В отношении сигар его камердинер да и многие другие свидетельствовали, что он редко выкуривал их до конца – обычно оставлял в пепельнице не менее трети, а то и половину. Он превосходно понимал, что это не просто табак – сигары были частью его имиджа. Когда в 1946 г. он подъезжал к Фултону, штат Миссури, где собирался произнести речь, Черчилль велел остановить машину. Он похлопал себя по карманам, вытащил сигару и сунул, не зажигая, себе в рот.

«Никогда не забывайте ваш товарный знак», – прорычал он присущим ему образом. Он был далек от беспутства Тоби Белча [47]и по-своему демонстрировал замечательную личную дисциплину. Он упражнялся с гантелями. А занимаясь делами, он был феноменально трудолюбив – вы вряд ли встречали настолько усердных людей. Все это опять наводит на мысль, что, возможно, избыточные черты его характера содержали в себе элемент просчитанного преувеличения. Наверное, они были в какой-то мере заимствованы, подобно тому как он взял у оккупированной Европы V для обозначения знака победы. Там антифашисты рисовали его на зданиях, и он означал vrijheid – свободу.

Был ли Черчилль позером? Нет, хотя каждый в некоторой мере действует исходя из приписываемой самому себе индивидуальности. А в случае Черчилля крайне удивительно то, что его публичный образ – его имидж – находился в потрясающем соответствии с действительностью.

Он, быть может, умыкнул знак победы с континента, но только Черчилль мог озорно повернуть его вокруг, как он часто и делал, в результате жест означал не только победу, но и «отвали» [48]. И как бы вы ни посмотрели на его возлияния, они были грандиозны. За день он выпивал около полулитра шампанского «Поль Роже» и также сопровождал ланч белым вином, а обед – красным, после чего мог употребить портвейн или бренди. В 1936 г. он на пари отказался от крепких напитков, что никак не помешало поглощению алкоголя в других формах и в таких количествах, которые – по словам его личного секретаря – вывели бы из строя человеческое существо меньшего калибра.

А сигарами он размахивал не для эффекта, не из тщеславия, для него они не были каким-то фрейдистским внешним атрибутом мужества. По словам его секретаря, Черчилль выкуривал от 8 до 10 больших кубинских сигар в день. Даже если он не завершал несколько дюймов – а окурки собирались, и садовник в Чартвелле набивал их табаком свою трубку, – все равно сигар набралось огромное количество: по оценкам около 3000 в год, или 250 000 за его жизнь.

Несмотря на все это, он сумел разменять девятый десяток с кровяным давлением 140/80. Как будто его тело символизировало способность нации поглощать наказания и преодолевать их. Поговорим о его фальстафовском поведении: интервьюер, побывавший в Чартвелле, написал увлекательный отчет о своих наблюдениях за Черчиллем, евшим у себя дома. Он хотел всего и сразу, без какого-либо упорядочения. Он подцеплял вилкой мясной пирог вслед за бифштексом, затягивался сигарой, проглатывал шоколадку, выпивал бренди, затем снова тянулся вилкой за бифштексом – и при этом говорил почти без остановок.

Поговорим теперь о его чувстве юмора и остроумных замечаниях: все же удивительно, насколько много событий оказывается совершенной правдой. Вот почему изобилие апокрифических рассказов приписывается Черчиллю – ведь жемчуг украшений формируется вокруг зерен истины, да и эти зерна можно сложить в глыбу.