Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю

Когда «большая тройка» стала обсуждать послевоенное устройство Европы, Сталин вновь высказался о необходимости разделения Польши, причем значительная ее часть должна находиться под контролем России. Затем за обедом он обрисовал свои планы в отношении будущего Германии.

Сталин: «Пятьдесят тысяч немцев должны быть убиты. Необходимо уничтожить их Генштаб».

Черчилль: «Я не буду принимать участия в хладнокровном убийстве. То, что происходит в пылу сражения, – иное дело».

Сталин: «Пятьдесят тысяч ДОЛЖНЫ быть расстреляны».

Черчилль (покраснев): «Пусть лучше меня сейчас выведут и расстреляют, но я не буду позорить мою страну».

Франклин Делано Рузвельт: «У меня компромиссное предложение. Необходимо расстрелять не пятьдесят, а только сорок девять тысяч».

После этой остроты сын президента Элиот Рузвельт встал и сказал, что он всем сердцем поддерживает предложение Сталина, которое, несомненно, получит одобрение конгресса. Черчилль в бешенстве вышел из комнаты. Лишь с большим трудом его уговорили вернуться.

Американцы не понимали или не хотели понимать, что в словах Сталина была лишь доля шутки, а возможно, он вовсе не шутил. Он мог хладнокровно расстрелять 50 000 человек и сказать, что это не трагедия, а статистика.

На Ялтинской конференции в феврале 1945 г. Сталин спокойно и неудержимо проталкивал свою программу советского доминирования в Восточной Европе. К тому времени Рузвельт был безнадежно болен и периодически терял сознание, а у Черчилля не было военной мощи, чтобы противостоять советским притязаниям. Сталин был само очарование и потешал других своим ограниченным знанием английского языка. «Вы сказали это!» и «Туалет вон там» были среди немногих, но на удивление идиоматичных фраз из его лексикона. Главный посыл Сталина становился совершенно ясен: Россия должна сохранить все приобретения, обусловленные одиозным пактом Молотова – Риббентропа, а также распоряжаться в Восточной Европе и на Балканах, за исключением Греции. «Эту головню я выхватил из костра в рождественский день», – хвастливо говорил Черчилль.

Балтийские государства должны были отойти к России, Польша – попасть в сферу советского влияния, именно Польша, независимость и целостность которой стали причиной войны. Опять Польша была предана, разрезана и пожертвована в угоду тоталитарному режиму. Черчилль снова и снова оказывался в изоляции, а Рузвельт вставал на сторону советского диктатора.

Когда великий американский президент умер – это случилось 12 апреля 1945 г., – Черчилль принял ошеломительное решение не ехать на его похороны. Учитывая, что их взаимоотношения лежали в основе успеха союзников, этот шаг представляется поразительным, но только на первый взгляд: не стоит забывать о том отчуждении, которое постепенно нарастало между лидерами держав. Америка вела жесткий торг в отношении британских военных займов и была причиной раздражения по менее существенным поводам, таким как прекращение экспорта мяса в Британию. Но фундаментальное расхождение касалось именно Сталина, России и послевоенного устройства мира.

4 мая 1945 г. Черчилль написал Идену, что захват Польши «представляет событие в истории Европы, которому нет аналогов». 13 мая он телеграфировал новому президенту Трумэну о том, что «железный занавес» опустился на русском фронте. Черчилль употребил это выражение, вызвавшее впоследствии столько споров, за год до своей речи в Фултоне, штат Миссури. К концу того месяца Черчилль, крайне обеспокоенный перспективой полностью коммунистической Восточной Европы, предложил операцию, о которой стало известно лишь недавно благодаря историку Дэвиду Рейнольдсу. 24 мая он попросил британский штаб планирования подумать об операции, которую назвал «Немыслимое». В ходе ее британские и американские войска внезапно напали бы на русских и объединенными усилиями вытеснили бы их из Восточной Европы. Как они добились бы этого? Они привлекли бы на свою сторону самые эффективные вооруженные силы – вермахт.

Черчилль посоветовал Монтгомери хранить захваченное немецкое оружие так, чтобы его в любой момент легко можно было передать денацифицированным немецким войскам и те обратили бы его против Красной армии. Эти планы оставались в секрете до 1998 г. – пожалуй, и к лучшему, что до того о них не было известно.

Но даже если они и были оправданны, Черчилль никоим образом не мог убедить американцев присоединиться к ним. Чтобы понять американское потворство русским, необходимо вспомнить, как выглядел мир из Вашингтона в 1944-м и начале 1945 г. Война на Тихом океане не была закончена. Японцы оказывали яростное и самоубийственное сопротивление. Японское население было обучено методам партизанской войны, даже бою на копьях. Американцы понимали, что в конечном счете победа будет на их стороне, но опасались ужасных людских потерь (несмотря на обладание ядерным оружием). Они надеялись, что русские решительно выступят вместе с ними.

Но даже если Черчилль убедил бы американцев, оставался главный вопрос: как примут его собственная армия и британское общество приказ напасть на русских? Можно с уверенностью утверждать, что операция «Немыслимое» вызвала бы у людей изумление и гнев. Ведь они почти ничего не знали о сталинских чистках. В глазах многих британцев русские были героями, которые проявили такие мужество, силу духа и самоотверженность, что все прочие армии (включая их собственную) были посрамлены.

В народном воображении Сталин был не кровавым тираном, а «дядюшкой Джо» с трубкой и усами. И скажи британскому обществу в 1945 г., что пришло время нацелить орудия на Москву, я опасаюсь, оно бы решило, что Черчилль сел на своего любимого конька антикоммунизма, что он неправ и заблуждается. Штаб планирования скептически отнесся к идее операции «Немыслимое» и отметил в своем докладе, что она потребует слишком большого количества немецких войск и американских ресурсов. Это заключение вряд ли оказалось сюрпризом для британского премьер-министра.

Его ум продолжал исследовать все возможности, оценивать разные логические варианты, какими бы сумасшедшими они ни казались. Эти размышления подчеркивают неослабевающий боевой дух Черчилля. Поразительно, что после шести мучительных, изматывающих лет он обдумывал подобную операцию. Сколь нереалистично ни было «Немыслимое», оно показывает глубину его обеспокоенности коммунистической угрозой; и по крайней мере в этом он был совершенно прав.

Когда Черчилль глядел на карту Европы, он видел Германию в руинах, Францию на коленях, Британию в истощении. Он понимал, что русские танки способны достичь Атлантического побережья, будь на то воля советских военачальников. Москва проявила готовность поглощать восточноевропейские столицы и навязывать форму правления, которую он считал безнравственной. Что же сделать, как пресечь это? Таков был его стратегический вопрос, которым американцы на тот момент предпочитали не задаваться.