Заза Цквитария - Берия без лжи. Кто должен каяться?

В какой-то мере Сталин был вынужден осуществить превентивный удар. Нельзя сказать, что он этого не желал, но это был рискованный шаг. Он не стал ждать нового раунда, когда оппозиция поднимет голову, и решил расправиться с ней до того, как она окрепнет. Но для этого нужен был повод.

И повод нашелся, это было убийство Кирова, которое, скорее всего, под собой никакой политической подоплеки не имело, но для осуществления планов Сталина очень даже подходило.

Репрессии начались в 1934 году и носили чисто политический характер, т. е. они не имели того вида, который получили в 1937–1938 годах, это была борьба с конкретными политическими оппонентами. Начались надуманные процессы. Это были так называемые московские процессы, на которых были осуждены главные политические оппоненты, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков, процессы над вредителями и, самое важное, процесс над военными, Тухачевским, Якиром и др.

С юридической точки зрения можно сказать, что подследственные были не виновны, или, вернее, не было достаточно улик, подтверждающих их вину, но битва за власть не терпит сентиментальности. У Сталина действительно не было возможности ждать, когда ситуация повернется к нему спиной.

Политическая подоплека этого процесса ясна. Удивляет другое — готовность нижних эшелонов расследовать эти «преступления».

Ягоду, который выказал большое рвение, пришлось сменить более интеллектуальным Ежовым. Вначале в нем не чувствовались те жестокость и амбиции, которые он скоро проявит на посту второго человека в государстве. Ягода же из палача превратился в жертву.

В деле «разоблачения» врагов народа Ежов обогнал Ягоду. Можно ли связать перегибы Ежова с влиянием психически не очень здорового Фриновского? Возможно, ведь Фриновский на Ежова имел даже большее влияние, чем Политбюро. Но опять же удивление вызывает поведение нижних эшелонов НКВД, которые были готовы поймать столько врагов народа, сколько от них потребуется, и даже перевыполняли план.

Паранойя передалась не только органам внутренних дел, где все только и были заняты тем, что выявляли троцкистов и под пытками заставляли признаваться в преступлении невинных людей, но и тем людям, которых пытали. Остается впечатление, что все только и ждали, когда начнется этот процесс, когда будет дан старт, и выказали такое рвение в «обезвреживании» врагов, что рядовому гражданину могли позавидовать даже сотрудники органов. Сосед доносил на соседа, коллега на коллегу, жена на мужа и т. д. Особенно интересна та прыть, которую проявила интеллигенция, выплеснув всю желчь, накопившуюся за годы по отношению к коллегам-конкурентам. Писатель доносил на писателя, поэт на поэта, ученый в работах коллег видел вредительство, композитор в музыке конкурента слышал ноты предательства.

Конечно же, большинство репрессированных в предъявленных им обвинениях были невиновны, но можно сказать, что не менее, чем чей-то злой умысел, в этом виновны были собственные желчь и зависть, в жертв чего они и превратились. Несмотря на это, трудно поверить в то, что Сталин хоть отдаленно представлял, какие масштабы примет преследование нескольких политических оппонентов. Он использовал это ради достижения великой цели.

Участие Берии в репрессиях в союзном масштабе не выдерживает никакой критики. Как уже отмечено, он не смог бы этого сделать, даже если бы очень и хотел, по той простой причине, что его власть распространялась лишь на одну республику. Да и, кроме того, настоящим инициатором того масштаба, который принял процесс, без зазрения совести можно считать заместителя Ежова Фриновского, с которым у Берии сложились нелегкие отношения еще с Закавказья, поэтому о влиянии Берии на сам процесс и тем более на Фриновского не может быть и речи.

Самый большой вопрос, связанный с процессом репрессий, все же касается числа репрессированных. Цифры, на которые ссылаются сторонники Сталина и его противники, настолько различны, что невозможно даже вывести среднее арифметическое. Цифры играют в истории настолько отрицательную роль, что часто становятся главной причиной извращения истории.

Отрицательная роль цифр выражается даже тогда, когда они носят научный характер. Дело в том, что то или иное историческое явление в первую очередь носит чисто политическую нагрузку. Цифры не падают с неба и являются плодом политической заинтересованности противной стороны, спекулирующей ими — их завышением или, наоборот, занижением.

В связи с репрессиями дело обстоит более сложно, чем с другими явлениями. Как будто не хватало той нагрузки, которую носили репрессии конца 30-х годов, даже они стали жертвами черной легенды. Причиной тому стала политическая заинтересованность определенного слоя общества в более поздние годы.

Каково количество людей, которых можно признать жертвами репрессий? Мы этого никогда не узнаем «благодаря» деятельности заинтересованных в этих цифрах историков и политиков. Этот вопрос не что иное, как нагромождение огромной лжи. Но, несмотря на это, в 90-х годах, когда все разом стали гуманными и развитыми, прозвучали определенные цифры.

Автором первого потока цифр был Александр Солженицын. Какова причина заинтересованности этого вечного диссидента, не нужно и гадать. А вот и цифры: с 1921 года по 1954 год было репрессировано 110 миллионов человек. Конечно же, это невообразимая цифра, которая указывает на грандиозный характер процесса. Именно грандиозность вместе с тем фактом, что цифры эти взяты из воздуха, и делала его нереальным. Если эта цифра хоть как-нибудь близка к истинной, получается, что репрессировано было 2/3 населения страны. В будущем цифра сократилась до 66 миллионов. Автор этой цифры опять-таки Солженицын, который, видимо, сам устыдился первой цифры. Во втором томе «Архипелага ГУЛАГ» он делает такое заключение: «По подсчетам эмигрировавшего профессора статистики И.А. Курганова, от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемости, — оно обошлось нам в… 66,7 миллиона человек (без этого дефицита — 55 миллионов)». И добавляет «Мы, конечно, не ручаемся за цифры профессора Курганова, но не имеем официальных. Как только напечатаются официальные, так специалисты смогут их критически сопоставить».

В этой фразе акцент нужно делать на последнее предложение, цифры, конечно же, надуманные, и профессор Курганов здесь приведен в качестве ширмы, для придания словам Солженицына научной нагрузки. Интересно и то, что в будущем именно «подсчеты» Солженицына, а не Курганова стали авторитетными и именно на них ссылались противники Сталина.