Борис Илизаров - Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого

Сейчас невозможно установить точное время, когда Сталин приступил к работе над статьей. Обычно он проставлял даты только после завершения очередного труда. Но на рукописях и черновиках именно этой работы даты нет. Исходя из обстоятельств, предшествовавших появлению работы, и из ее контекста, можно достаточно уверенно предположить, что Сталин задумал ее накануне или во время первой встречи с Чикобавой 10 апреля 1950 года, то есть в то же время, когда у него окончательно созрел замысел организации кампании по развенчанию академика Марра. О том, что решение принять личное участие в дискуссии, возникло у Сталина во время встреч с Чикобавой, косвенно подтверждается и тем, что первая проблема, которую Сталин выделяет в своей статье, возможно, и была той самой, которая вызвала у них наибольшие разногласия. Напомню: Чикобава вспоминал о том, что они спорили и, значит, не во всем соглашались. Разногласия, похоже, возникли по поводу того, считать ли язык частью надстройки над экономическим базисом общества, как это обосновывал Марр, или же нет? В сталинском официальном марксизме все общественные явления строго относились или к базису, или к надстройке и вне их не могли существовать. Чикобава здесь следовал за Марром, понимая, что отнести язык, наряду с экономикой, к базисным явлениям не позволяет здравый смысл, а пересматривать самую суть марксистской политэкономической и историософской доктрины ему не дано, да и кто бы это позволил? А Сталин уже давно себе все позволял. По мере необходимости он без особого трепета пересматривал устоявшиеся доктрины или заново обосновывал очередные «незыблемые марксистские» положения. По своей натуре он мало чем отличался от обычного партийного догматика ленинского призыва, но, в отличие от них, он был догматиком ровно настолько, насколько это было полезно ему и его режиму. Когда возникала необходимость, он не цеплялся за устоявшиеся положения, а отбрасывал их как залежавшийся хлам. Для упиравшихся противников или для замешкавшихся, не успевших перестроиться функционеров у него был заготовлен хорошо отработанный «встречный» ход – обвинение их в догматизме, начетничестве, талмудизме, механицизме и вульгаризаторстве марксизма. Всерьез возражать ему уже давно никто не смел, так как по крайней мере с середины 30-х годов он являлся единственным непререкаемым теоретиком марксизма-ленинизма в стране.

Над статьей Сталин, как всегда, работал методично и несуетливо, добиваясь четкости в постановке проблем, ясных на них ответов, а когда затрагивал особенно сложные вопросы, то упрощал их так, что они становились понятны многим и в первую очередь ему самому. При этом Сталин с легкостью обходил или лукаво замалчивал проблемы, которые не знал сам, как разрешить. У него была давно укоренившаяся манера каждый вопрос обсуждать «циркулярно», то есть раз за разом, монотонно возвращаться к тому, что считал ключевым, но с несколько обновленной аргументацией. Именно ее очень точно описал А. Солженицын. Судя по черновикам, Сталин какое-то время искал литературную форму, в которую предполагал облечь свою работу. Он не хотел предстать перед читателями (своими подданными) пусть и самым важным, но всего лишь очередным участником научного диспута. В то же время его работа не должна была походить на официальный директивный документ или на публичную реплику-окрик властного правителя. И той и другой формой он особенно злоупотреблял до войны. Та форма, которую он избрал на этот раз, была им так же использована, и уже не однажды: в целях дипломатии от имени какого-либо печатного органа или известного журналиста ему задавали им же подготовленные или заранее согласованные с ним вопросы. В международной практике такая дипломатическая форма интервью была широко распространена, но для участия в современном научном диспуте она, похоже, использовалась впервые. Напомню также, что «самовопрошание» было распространено в средневековой церковной риторике и в современной молодому Сталину богословской литературе как на Востоке, так и на Западе. Давать интервью самому себе Сталину было очень удобно, так как открывался полный простор и в постановке вопросов, и в ответах. Такая литературно-публицистическая форма резко отделяла «верховного» от рядовых участников дискуссии. И еще один штрих отделил его от рядовых участников дискуссии – он подписал статью: «И. Сталин», без указания должностей или хотя бы почетного академического звания. Такая «скромность» паче любой гордыни.

Когда же он окончательно доработал вопросы, то решил дополнительно замаскироваться, придумав к ним не только общее название, но и такое предисловие:

«Z ОТНОСИТЕЛЬНО МАРКСИЗМА В ЯЗЫКОЗНАНИИ [1070].

Z Ко мне обратилась группа товарищей из молодежи с предложением – высказать свое мнение в печати по вопросам языкознания, особенно в части, касающейся марксизма в языкознании. Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому делу я имею прямое отношение. Поэтому я согласился дать ответ на ряд вопросов, поставленных товарищами» [1071].

Этот текст написан Сталиным от руки карандашом на отдельном листе бумаги и наклеен на другой лист, на котором уже был напечатан на машинке первый вопрос-ответ с окончательной правкой. Никаких следов писем «группы товарищей из молодежи» в архиве нет. Кого-то такое предисловие может даже умилить – вождь честно признается в том, что он ничего не понимает в лингвистике. Но далее (до чего ловкий поворот!), ничего не понимая в языкознании, он, однако, как всем известно, большой специалист «относительно марксизма» в философии, истории, политэкономии, в военном искусстве… в языкознании. Иначе говоря, сталинский марксизм есть своего рода метанаука, наука наук, новая метафизика, а он ее неоспоримый и признанный корифей. Кто же поспорит с тем, что его слово здесь первое?

Итак, после чтения записки Чарквиани, после бесед с Чикобавой и знакомства с его материалами, изучив справочную литературу и ознакомившись через все это с выдержками из некоторых трудов Марра и классиков марксизма, Сталин счел себя вполне подготовленным, определился с формой изложения и сформулировал четыре коренных, как ему казалось, вопроса:

«Вопрос. Правилен ли с точки зрения марксизма тезис Н. Я. Марра о том, что язык есть надстройка над базисом?» [1072]

«Вопрос. Правилен ли с точки зрения марксизма тезис Н. Я. Марра о том, что язык был всегда и остается классовым, что общего и единого для общества неклассового языка не существует?» [1073]

«Вопрос. Каковы характерные признаки языка?» [1074]