Николай I - Мое самодержавное правление

Между тем, довершив работы в Воздвиженском, Чеченский отряд оставляет в нем 6 батал., а с остальными 14-ю бат. переходить на новое место Чеченской линии и закладывает там второе укрепление.

Полагать должно, что оно успеет быть довершенным до осени.

В это время Самурский отряд, кончив действие в горах, вероятно, обращен быть может к возведению укрепления при Гергебиле.

Подобными действиями достигнется, несомненно, то, чего мы ожидать вправе от данных способов.

Всякое другое действие вовлечет нас в неисчисленные затруднения и продлит дело до бесконечности.

Ежели признано будет необходимым оставить сильнее резерв в Темир-хан-шуре и на левом фланге Сунженской линии, то можно будет из 16 бат. Дагестанского отряда оставить Волынский полк в Темир-хан-шуре, а из Чеченского отряда один полк 15-й дивизии на левом фланге; тогда оба отряда останутся в 13-бат. составе, собственно для действий; хотя бы весьма желательно было, чтоб оба отряда оставались в 16 бат.

Уменьшить наличное число пехоты и саперов, увеличив число бессрочноотпускных, можно, но не иначе, как на следующих основаниях.

1) Необходимо, чтоб сколько недостает налицо под ружьем, такое число людей было действительно в отпуску, и потому всегда готово, в тех губерниях, которые собственно приписаны к войскам.

2) Чтоб число людей, остающихся затем, по мирному положению, под ружьем, было бы всегда налично, и для того, чтобы рекрутский набор пополнял не только прошлую или последовавшую убыль в пехоте и саперах, но чтоб, заменив сию убыль, представлял запас на имеющую последовать обыкновенную убыль.

3) Итак, следует уволить уроженцев приписных к войскам губерний; сперва тех, кои выслужили не меньше 10 лет; недостающее затем число добавить тех же губерний женатыми и меньших сроков службы в годовой отпуск.

4) Расчет пополнения рекрутами сделать, приняв в соображение:

a) обычную годовую убыль,

b) сколько уйдет в бессрочный и годовой отпуска,

c) и сверх того в запас столько еще, сколько составляет обычная убыль умершими и неспособными в течение предыдущего года.

I. С некоторого времени носится слух о военном действии, предпринимающемся против Берлина. Какая его цель – неизвестно, но можно предполагать, что оно будет обращено против черни, делающей почти каждый вечер из Берлина арену всех своих неистовств. Надо надеяться, что цель эта будет легко достигнута помощью многочисленного и верного войска, нетерпеливо желающего отомстить за оскорбления и унижения, так мало им заслуженные.

Но когда этот факт совершится, какое будет дальнейшее действие правительства и что надо будет ему сделать, чтоб возвратить монархии бывшую ее силу и восстановить ее прошедшую власть?

В ответ на этот вопрос, казалось бы сначала необходимым определить: какой именно род правления подходит более к географическому положению Пруссии, к ее прошедшему и к ее настоящему составу?

История свидетельствует, что Пруссия своим величием была обязана мужеству и победам своих властителей и в высшей степени воинственному духу, который преобладал в этой стране, опираясь на воспоминаниях славы и несчастий, из которых Пруссия вышла победительницей при бессмертном ее короле Фридрихе Вильгельме III.

Устройство, данное покойным королем своему войску, было тесно связано с правительственным устройством страны. Все носило на себе отпечаток военного духа, потому что всякий проходил через военную шеренгу, всякий был приучен к военной дисциплине и всякий повиновался по наследственной привычке.

Если, к великому несчастию страны, эта самая дисциплина не была обращена на старинную систему общественного образования, она по крайней мере вменялась в обязанность для каждого лица пройти через военную шеренгу. Поэтому можно сказать, что Пруссия, до кончины короля, была обширною военною колониею, которая, при зове своего короля, составляла один лишь лагерь, один лишь вооруженный народ, с радостью и счастьем следующий за одним лишь голосом своего государя.

Какая же была цель нынешнего короля к разрушению оснований подобного устройства и в желании заменить его – правлением с конституционными формами? Была ли эта страна несчастлива? Была ли она бедна, недовольна? Промышленность, искусства, науки находились ли в бедственном положении?

Не представляло ли королевство вид самый богатый, самый счастливый, какого только можно было встретить? Что же было причиной подобного посягательства на столь блестящее прошедшее?

Рассмотрим теперь эти столь хваленые и столь загадочные конституционные нормы; могли ли они быть применены с некоторым основанием к стране, в высшей степени военной и привыкшей повиноваться одной лишь воле?

Не ясно ли то, что там, где более не повелевают, а позволяют рассуждать вместо повиновения, там дисциплины более не существует; поэтому повиновение, бывшее до тех пор распорядительным началом, переставало быть там обязательным и делалось произвольным.

Отсюда происходит беспорядок во мнениях, противоречие с прошедшим, нерешительность насчет настоящего и совершенное незнание и недоумение насчет неизвестного, непонятного и, скажем правду, невозможного будущего.

Таким образом, установим тот факт, что Пруссия, для того, чтоб остаться той, чем она была: великой и сильной военной державой, – должна возвратиться к старинным своим учреждениям, основанным на опытах и преданиях прошедшего, или же она должна перестать быть военной державой, должна спуститься в разряд государств, правда обширных, но слабых, с очень разнообразными, вовсе не однородными местными интересами и подвергнуться всем превратностям, происходящим от пустословия и страстей 100 или 200 повелителей, заменяющих благотворную волю одного государя, отца своих подданных.

Можно надеяться, что военное действие против Берлина не может и не должно иметь целью восстановить и скрепить то, что было сделано в последнее время и с чего уже получаются горькие плоды, но, напротив, восстановить старинное правительственное здание в таком виде, в каком оно было в годы славы и благосостояния монархии.

Никто не может желать лишить самого себя жизни, потому что взять вторично оружие для того лишь, чтоб укрепить гнусный образ Февральского правления, было бы преступлением, ибо это значило навсегда погубить Пруссию и заменить ее жалким государством, без силы и прочности.