Коллектив авторов - Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Сторонники постоя имели еще один неоспоримый довод. Вчерашние крестьяне получали своеобразный отпуск, «отдыхали» от дискомфортной казенной обстановки, на время возвращались в сферу привычного деревенского быта. «Солдат с радостью уходил на “вольные квартиры”, потому что его там ждали и отдых, и относительная свобода… ждали и деревенские праздники с пивом, и “ряженье” на святках, что очень любили в те времена солдаты», — отмечал один из военных бытописателей {436} 436 Крестовский В. В. История 14-го уланского Ямбургского полка ее императорского высочества великой княжны Марии Александровны полка: 1771–1871. СПб., 1873. С. 156. . Казарменная обстановка, наоборот, оказывала гнетущее психологическое воздействие и увеличивала число дезертиров. Бывали случаи, когда после перевода в так называемые тесные квартиры из одного полка ежемесячно бежало более чем по взводу — до 40 человек. При размещении по деревням беглых было намного меньше {437} 437 Соседка Ф.Д. История 72-го пехотного Тульского полка. 1769–1901. Варшава, 1901. С. 43. . В «отпуске» чувствовали себя и офицеры, поскольку «рассеянное» расположение полков и ненастная погода освобождали от утомительных строевых занятий, смотров и пр. Нередкими были случаи, когда большая часть офицеров-помещиков разъезжалась по своим родовым гнездам, оставив часть на попечение проверенных унтеров.

Военное начальство имело еще один повод не форсировать строительство казарм. На постое солдаты находились в лучших санитарных условиях, чем в казенных зданиях, которые, как правило, были переполненными сверх всякой меры, холодными и сырыми, уступали по комфортности даже курным избам. Заболеваемость в первом случае оказывалась более высокой. Шанс подцепить опасное легочное или желудочно-кишечное заболевание в казенном доме был выше, чем в незащищенной от эпидемии деревне, поскольку именно скученность способствовала распространению «прилипчивых» болезней. В 1855–1861 гг. в вооруженных силах России только от легочных болезней умерло 70248 нижних чинов, причем едва ли не такое же число вышло в отставку «безнадежно больными». Печальными лидерами здесь были гвардейские полки, большая часть которых располагалась в казармах {438} 438 Брант П. Казарменное расположение войск//Военный сборник. 1863. №3. С. 95. . Еще более ярким показателем является фактическое равенство в уровне смертности нижних чинов на Кавказе и в Польше. Губительный для европейцев климат, частые случаи заболевания на Кавказе чумой и холерой, постоянное «проживание» там малярии и брюшного тифа полностью уравновешивались убийственным микроклиматом бараков, в которые во избежание нежелательных контактов с населением помещали солдат в Привислянском крае.

Трудно записать в число противников постоя и тех правительственных лиц, которые отвечали за финансы. В 1820-е гг. армия тратила на закупку провианта, овса и сена около 5 млн. руб. ежемесячно. 7–9 месяцев в году солдаты жили на зимних квартирах и соответственно 5–3 месяца в лагерях, где уже кормились из казенного котла. Несложные расчеты показывают, что на зимних квартирах армия потребляла бесплатно обывательского хлеба и фуража на 40–45 млн. руб. ассигнациями ежегодно. Эти расходы не фиксировались ни в каких документах и не учитывались никакой статистикой. В районах, где топливо стоило денег, постой требовал дополнительных расходов на обогрев помещений, занятых военными. В 1814–1816 гг. квартирная повинность оценивалась в 2 млн. руб. ассигнациями {439} 439 Неу покоев В. И. Государственные повинности крестьян Европейской России в конце XVIII — начале XIX в. М., 1987. С. 198–199. . Отмена ее в натуральном виде и перевод в денежную форму означали повышение прямых и уже не «скрытых» расходов на военные нужды и, как следствие, поиск источников для их покрытия, неизбежность крайне непопулярных мер в виде повышения налогов.

Таким образом, правительство в лице военных и гражданских чиновников в целом было заинтересовано в сохранении натуральной формы постойной повинности. Для населения же она была едва ли не самой социально травматичной, с чем были согласны не только сами обыватели, но и люди в армейских мундирах. Действительно, вторжение постороннего человека в жизнь дома, в жизнь семьи подчас обходилось обывателю дороже, чем выплата какого-нибудь фиксированного налога или отправление другой, пусть и тяжелой физически, затратной, но не столь «хлопотной» повинности. Отношения домовладельцев и военных нередко напоминали отношения оккупантов и побежденных: «Солдат, помещенный… у крестьянина, мог бы сделаться его другом, мог бы помогать ему в его работах и взамен этого пользоваться от него хорошей пищей… и это иногда случается в особенности в Великороссии, где крестьяне горды и смелы, как солдаты, которые, не смея слишком дурно обращаться с ними, находят для себя более выгодным жить с ними в ладу. Но в Малороссии, в завоеванных областях (Литва, Белоруссия, Польша. — В.Л.)… русский солдат является бичом своего хозяина: он распутствует с его женой, бесчестит его дочь, выгоняет хозяина из его постели и иногда даже дома, ест его цыплят, его скотину, отнимает у него деньги и бьет его непрестанно… Солдат должен кормиться тем, что отпускает ему казна, но обычай удержал верх, и крестьянин кормит солдата вместе с собой и позволяет ему его муку продавать или получать деньгами. Если ему отказывают в этом и если это случается в Великороссии, где солдат не смеет употреблять насилие, то последний придумывает тысячи ухищрений, чтобы склонить его на это: он производит по ночам учение, днем командует, беспрестанно кричит, и в конце концов крестьянин, утомленный докучливостью солдата, кормит его даром при условии, что он не будет с таким усердием относиться к службе…. Каждый месяц перед выходом из мест квартирования должны собирать крестьян, опрашивать их о претензиях и отбирать у них подписи. Если они довольны, что бывает редко, то они выдают их вполне охотно… и солдатские провиантские деньги частью поступают в артель, а частью в карманы полкового и ротного командиров. Если же крестьяне недовольны, то их поят вином, напаивают их, ласкают, и они подписывают. Если же, несмотря и на все это, они отказываются подписывать, то им угрожают, и они кончают тем, что умолкают и подписывают. Если же жалобы таковы, что их невозможно затушить, то входят в соглашение с помещиком или капитан-исправником: этот последний должен быть защитником крестьян, но он всегда держит сторону полковых командиров, которые или платят ему, или делают подарки…» {440} 440 Ланжерон П. Русская армия в год смерти Екатерины // Русская старина. 1895. Т. 83. С. 151–152. Жалобы на безобразия военных постояльцев можно найти практически во всех региональных архивах.