Лев Прозоров - Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)

Конечно, это легенда, и легенда во многом приукрашенная. Не благородными искателями приключений в стиле времен самого Мармье были братья, а изгнанниками из разоренной врагом земли. Вряд ли они собрались возвращаться «домой, к отцу» – их отец был давно мертв, дом – лежал в руинах. Но привлекает внимание сообщение о «тирании», господствовавшей над восточнославянскими землями. В те времена еще впереди были и находки «письма царя Иосифа», и «Кембриджского документа», и публикация ибн Фадлана и Масуди, и исследования М. Артамонова и С. Плетневой. Все, что дало основание историкам конца ХХ века говорить о том двухвековом и, пожалуй, самом страшном в нашей многострадальной истории, иге. По крайней мере, самом страшном до ХХ века. Когда для половины восточных славян закрывали солнце логова-крепости из белого камня на их границах, когда чудовищная дань обескровливала славянские земли, когда половина княжеских родов была истреблена поголовно, без малейшего потомства. Впрочем, и здесь легенда, как водится, упрощает дело. Братья-варяги лишь принесли надежду, они показали, что есть сила, способная противостоять угнетателям, а покончили с «тиранией» их преемники и потомки, последний же удар нанес наш герой. Мы не будем здесь говорить об этой тирании – про нее подробно рассказывается в следующих главах. Но само упоминание о ней делает мекленбургскую легенду достоверной.

Несправедливо будет, рассказав об отце пращура Святослава, умолчать об его матери. Согласно вошедшему в Иоакимовскую летопись новгородскому преданию, матерью Рюрика стала Умила, дочь Гостомысла. Ее отцу однажды приснилось, что из чрева дочери выросла огромная яблоня, осенившая ветвями все славянские земли, и люди отовсюду приходили укрыться в тени ее ветвей, вкусить сладких яблок. Вещуны предрекли Гостомыслу – потомки дочери будут обладать его землей и многими другими землями, став основателями могучей державы. Так и произошло. Эта легенда имеет точное подобие по ту сторону Варяжского моря. Современник Гостомысла и Рюрика (кстати, Гостомысл фигурирует в древнейших летописных текстах, упоминается в западных хрониках, известен даже год его смерти – 844-й), конунг одного из норвежских племен-фюльков, Хальвдан Черный, был женат на вещей женщине Рагнхильд. Ей однажды приснился сон, будто из ее платья выпадает иголка, превращаясь в прекрасное дерево, накрывшее ветвями всю Норвегию. Сын Хальвдана и Рагнхильд, Харальд Прекрасноволосый, стал первым королем всей Норвегии. Такое сходство легенд лишний раз показывает родство народов и общность культур народов Балтики эпохи викингов, и безнадежность поисков «заимствований» там, где речь следует вести об общих корнях.

Эта легенда заслуживает гораздо большего внимания, чем биография наемника из Ютландии. Но, точности ради, надо заметить немалую сложность с хронологией. Годелайб погиб в 810 году. Даже если Рюрик с братьями и были тогда совсем малышами, к концу IX века, когда родился Игорь, они, особенно «старейший» Рюрик, должны были быть глубокими старцами. Этот вопрос вызывал сомнение у многих исследователей. Как уже говорилось, многие предпочли пойти по пути наименьшего сопротивления – объявить Рюрика с братьями легендой, мифом. Конечно, так проще. А еще проще вообще не заниматься историей. Мы не пойдем этим путем. Выскажу свое предположение, читатель, – Рюрик Годелайбович, призванный княжить в Ладогу, и Рюрик, дед нашего героя, не одно и то же лицо. Это могли быть отец и сын или даже дед и внук. А имя, напоминавшее о родине, могло быть титулом, символом принадлежности к династии правителей Рерика-города. И тогда этот титул можно просто перевести как «Сокол». А Игорь Рюрикович – как Игорь Сын Сокола. Не отчество, а титул. Впрочем, читатель, это опять-таки только мое предположение, и вы имеете полное право не соглашаться с ним.

Но согласились вы или нет – добро пожаловать в державу Сынов Сокола, созданную на восточноевропейских просторах выходцами с острова Руяна, варягами из племени русь.

Нельзя писать историю людей, не упоминая об их вере. Абсолютное большинство веков, прожитых человечеством на планете Земля, человек во всех делах своих, и в малых, и, в особенности, в великих, руководствовался соображениями религии. Впрочем, руководствуемся религиозными соображениями и мы, только религия нашего времени – тайная. Как большинство тайн, особенно общеизвестных, она постыдна и неприятна. Поэтому я поговорю о ней в другой раз, хотя пару раз ее все же придется упомянуть – чтоб излечить вас, читатель, от ею же навеянного чувства превосходства над предками. От идиотской мысли, будто бы родиться позже – означает быть лучше.

Не зная религии, мы вообще не поймем историю человека. Что объяснит нам, какой порыв в середине Средних веков вырвал тысячи людей из привычных мирков цеха, замка, деревенской общины и отправил убивать и умирать в чужую страну, вдруг ставшую даже не родною – Святой! Надеюсь, хоть сейчас детям в школе не внушают смешной и грязненькой идейки, будто крестоносцы шли в Палестину «грабить». Эта идейка характеризует как раз нас, а не крестоносцев, заголяя напоказ всем и умственное, и нравственное убожество нашего века. Любой человек, наделенный хоть одной извилиной, способен сообразить, что куда проще и безопаснее для грабителя взять кистень, да и прогуляться безлунной ночкой к ближайшей большой дороге. А война – любая, в особенности же древняя, с ее битвами из множества поединков, – тем и отличается от разбойного нападения, что шансов погибнуть там не меньше, а у новичка – больше, чем уцелеть, не говорю уж – нажиться. Не говорю также и про трудности похода в немыслимо далекую страну, для нас сравнимого разве что с полетом на Марс. А уж нравственная сторона вопроса… если бы средневековое духовенство знало, что потомкам в абсолютном большинстве бандитский налет будет понятнее и ближе жертвы за веру, боюсь, оно стало бы иначе относиться к абортам и контрацепции.

А как, не привлекая религии, объяснишь, отчего в Индии не было ни одной крестьянской войны? На обоих концах евразийского континента, в Китае и в Европе, бушевали Жакерии и Желтые Повязки, Лю Баны и Уоты Тайлеры. И это при том, что в Европе всякий крестьянин при определенном усилии мог подняться по общественной лестнице – вступив в цех, поступив в услужение к рыцарю, наконец, постригшись в монахи. В Китае же вообще любая деревенщина могла, сдав экзамены, стать чиновником, а там, в идеале – и императором. Подобное, конечно, в жизни не случалось, но пробиться в чиновники и получить сытное местечко какого-нибудь рыночного инспектора или писца в судебной управе было делом вполне житейским. А в Индии факт рождения в соответствующей касте приковывал крестьянина к мотыге и нескольким соткам риса «до конца этого воплощения». Казалось бы, при такой безнадежности бы как раз и бунтовать. Ан нет, не находилось индийских Спартаков и Разиных, отчего в советских учебниках истории, помешанных на «классовой борьбе», многотысячелетней «матери цивилизаций» уделяли три-четыре странички. Зато китайские крестьяне предпочитали прорываться в императоры – и иногда прорывались, – круша мотыгой черепа чиновников. А вилланы Европы грабили купцов, жгли замки и громили монастыри, что, кстати, тоже не всегда кончалось рядами виселиц вдоль дорог. Но не зная религиозных воззрений этих стран, вы не поймете, читатель, такой разницы в поведении крестьян Запада, Индии и Поднебесной.