Виктор Безотосный - Все сражения русской армии 1804‑1814. Россия против Наполеона

С приездом Александра I в Вильно 14 апреля 1812 г. начался заключительный этап выработки русского плана. После войны Барклай в «Объяснениях о военных действиях 1‑й Западной армии», отвечая на вопрос, можно ли было предпринять войну наступательную, писал: «С самым начатием ее, среди народов нам уже неприязненных, мы подвергли бы себя и с флангов, и с тылу опасности... Не оставалось ничего более, как вести войну оборонительно; и она, таким образом, с совещания общего предпринята» (264). Но борьба в высших штабных сферах вызывала колебания в вопросе, начинать ли первыми или дождаться перехода границ Наполеоном. Да и сам Барклай, как свидетельствуют его инструкции генералам в апреле 1812 г., предлагал занять часть территории противника в целях искусственного удлинения глубины района отступления (265). Это было оправданное решение с военной точки зрения, но не брались в расчет внешнеполитические соображения. От инициативы в военных действиях пришлось отказаться лишь, вероятно, по настоянию Александра I. Кроме того, сведения разведки не оставляли сомнений, что Наполеону удалось создать численное превосходство на всей протяженности границ с Россией. Уже весной 1812 г. благодаря разведке все симптомы нападения стали настолько явными, что официальное мышление на всех уровнях – военном и гражданском – находилось во власти твердой уверенности, что Наполеон собрался воевать в самом ближайшем будущем. Так, например, после инспекционной поездки Александра I перед войной в 1‑й пехотный корпус штабные офицеры П.Х. Витгенштейна уже отвечали на расспросы своих коллег о будущих действиях: «Мы будем отступать. – Далеко ли? – Хотя бы и до Волги» (266).

В это же время было решено использовать средства, которые больше соответствовали реальным возможностям страны и соотношению потенциалов, т. е. вести борьбу на истощение противной стороны. Несмотря на известное колебание в выборе пути и средств для достижения победы, русское командование к началу войны твердо решило первое время отступать. Об этом свидетельствует служебная переписка руководителей армии и комплекс мер, осуществленный накануне войны по эвакуации территории: вывоз ценностей, архивов, продовольствия и людей; реквизиции и уничтожения мельниц, магазинов и т.д. (267)

Для прояснения вопроса об операционном плане необходимо так же четко определить, кто же командовал русскими войсками в начале войны, ведь между любым замыслом и результатом стоит исполнитель. Он может совершенствовать замысел, а может и исказить. Пугачев, вслед за Омельяновичем и П. Вороновым, считал, что фактическим главнокомандующим был Александр I (268). Действительно, на основании §18 «Учреждения для управления Большой действующей армией», Александр I, прибыв к армии, автоматически становился ее главнокомандующим. Этот параграф гласил: «Присутствие императора слагает с Главнокомандующего начальство над армиею, разве бы отдано было в приказе, что главнокомандующий оставляется в полном его действии» (269). Соответствующего приказа отдано не было.

Барклай де Толли, человек военный, сам принимавший участие в разработке «Учреждения...», строил свои отношения, строго придерживаясь буквы закона. «Меня удивляло, – писал адмирал А.С. Шишков, – что государь говорил о Барклае, как о главном распорядителе войск; а Барклай отзывался, что он только исполнитель его повелений» (270). Многие современники, входившие в окружение царя, имели тогда основание считать императора главнокомандующим армии. Так, например, перед войной флигель‑адъютант А.И. Чернышев, достаточно хорошо ориентировавшийся в коридорах власти, находясь в Вильно, написал в поднесенном Александру I проекте: «Так как Его Императорскому Вел‑ву угодно было встать лично во главе своих армий...» (271).

Военный министр от имени императора отдавал приказы другим главнокомандующим, что в некоторой степени ставило его выше П.И. Багратиона и А.П. Тормасова, обладавших как первые лица в армии абсолютно равными правами. Но в своей армии он не мог чувствовать себя полноправным хозяином и считал себя первым помощником императора. В первом приказе, изданном Барклаем в начале войны, речь шла об Александре I как о начальствующем над армией. В приказе говорилось: «приспело время... предводимым самим монархом, твердо противостать дерзости и насилиям...» (272). Не случайно, что в знаменитом письме к Александру I о необходимости его отъезда из армии авторы этого послания (А.С. Шишков, А.А. Аракчеев, А.Д. Балашев) первую причину видели в том, что «государь император, находясь при войсках, не предводительствует ими, но представляет начальство над оными военному министру, который, хотя и называется главнокомандующим, но, в присутствии его величества, не берет на себя в полной силе быть таковым с полной ответственностью» (273).

Фактически же император постоянно вмешивался в управление и старался направлять ход событий. Даже корпусные командиры, не говоря уже о Багратионе и Платове, были обязаны представлять ему рапорты, сверх присылаемых Барклаю. Такое положение очень устраивало монарха и фактически так было и до этого в 1805 г., и после в 1813 –1815 гг. Неудачи в любой момент можно было списать на главнокомандующего, а лавры побед всегда присвоить себе. Подтверждением тому, что император предвидел ситуацию в случае неудачи, находим в его письме к Барклаю от 24 ноября 1812 г. «Принятый нами план кампании, – писал Александр I, – по моему мнению, единственный, который мог еще иметь успех против такого врага, как Наполеон... неизбежно должен был, однако, встретить много порицаний и несоответственной оценки в народе, который... должен был тревожиться военными операциями, имевшими целью привести неприятеля в глубь страны. Нужно было с самого начала ожидать осуждения, и я к этому подготовился...» Это письмо имеет важное значение для нашей темы. Смысл первой фразы («принятый нами план...») можно истолковать двояко: 1) что Александр I считал создателями плана себя и военного министра; 2) подразумевал более широкий круг – свое военное окружение. Но письмо было адресовано к Барклаю, и в тексте царь обращается только к нему: «Как только план был принят, нужно было подготовить все для его исполнения. Мы вполне располагали для этого временем и, однако, многого не было сделано». Далее император высказал претензии Барклаю, перечислив ряд мероприятий, на которых он настаивал и которые не были выполнены (274). Весь текст письма свидетельствует, что российский монарх под творцами и исполнителями плана имел в виду только себя и своего министра. Из письма, правда, неясно, как подготовился Александр I, ожидая «с самого начала ...осуждения». В данном случае он подставил сначала Фуля, сделавшегося первым объектом «осуждения» военными кругами, второй жертвой для общественного мнения России стал сам Барклай. Перед отъездом из армии российский император обсуждал с ним образ действий против Наполеона. Не сохранилось сведений о «высочайших инструкциях», но известно, что обещал делать Барклай из его письма Александру I от 27 января 1813 г.: «Я уверил Ваше Вел‑во, что не подвергну опасности бесполезной или несвоевременной гибели Вашу армию, единственную опору Отечества, и если не буду в состоянии нанести неприятелю решительных ударов сначала, то вся моя надежда будет основана на ведении кампании в позднее время года. Я сдержал свои обещания». Еще ранее, 24 сентября 1812 г., он писал тому же адресату: «Я избегал известное время генерального сражения вследствие зрело обдуманных оснований, не обращая внимания на все разговоры по этому поводу...» (275). Это подтверждается перепиской Барклая под Смоленском с Александром I и Багратионом. 30 июля 1812 г. он писал монарху о задаче не подвергнуть «опасности Государство наше без всякой нужды, тем более что Высочайшая воля Ваша есть, Государь, продлить сколь можно более кампанию, не подвергая опасности обе армии». 27 июля 1812 г. главнокомандующий 1‑й Западной армии писал в аналогичном ключе Багратиону: «...все дела наши теперь состоят только в том, чтобы выиграть время и дать сформироваться новым нашим внутри России войскам» (276).