Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

По прибытии в Иерусалим он изучает все местные традиции, чтобы проверить, согласуются ли они с известными фактами, историей и вероятностью, ничего не принимая на веру. Его мастерская критика предполагаемого столпа, у которого погребен Авессалом, популярной среди туристов достопримечательности, сродни разглагольствованиям Шерлока Холмса об отпечатке ботинка: «Иосиф называет это мраморным столпом; но он также пишет, что через Долину царей в двух фурлонгах от Иерусалима течет река Кедрон; как он и писал, долина действительно расположена в двух фурлонгах от Иерусалима, однако, поскольку расстояние от Иерусалима не совпадает с тем, какое приводит Иосиф, следует усомниться, та ли это долина и тот ли это памятник; более вероятным представляется, что он расположен дальше к юго-западу, за долиной Геинонской. Но если это действительно Долина царей, в которой Мельхиседек, царь Салимский, повстречал Авраама, это косвенно доказывает, что Иерусалим и есть древний Салим». В завершение он отмечает, что ионический стиль колонны указывает на происхождение гораздо более позднее, нежели время Авессалома.

Покок пересек всю страну от Мертвого моря до Галилеи, не пропуская ничего и изучая любую мелочь на предмет того, что она могла бы поведать о знаменитом прошлом Палестины. Цистерны, пруды и колодцы, которые он нашел на равнине Эсдраелон, показали ему, как некогда проводилась ирригация земель. Поразительная красота поля тюльпанов в цвету в окрестностях Рамлы заставила его предположить, что это и есть «лилии долины», затмившие Соломона во всей его славе. Его зарисовки вдыхали жизнь в страницы Библии. Не детальные гравюры с изображением мечетей и гробниц (которые, как доказали археологические раскопки, принадлежали к более позднему времени и которые Покок неверно атрибутировал), а как раз тюльпаны Покока дали толчок к освобождению Палестины от саванов прошлого.

В последний год XVIII столетия англичане вновь сражались под Акрой, ровно через пять веков после того, как оттуда ушли крестоносцы. Знаменитая крепость, контролирующая морские подступы к Палестине и военный тракт вдоль побережья, несметное число раз за свою тринадцативековую историю становилась желанным трофеем для завоевателей. В 1291 г. турки изгнали последних европейцев, и этот ключ к Палестине, а с ним и ко всей Святой земле, наконец вошел в состав Османской империи.

Теперь пятисотлетний исламский сон нарушил вдруг грохот британских канонерок в гавани, и яростные мамлюки отчаянно защищали стены, осажденные европейцами с суши. Как это ни странно, на сей раз англичане пришли не атаковать крепость, а ее защищать. Они сражались на стороне турок против европейского врага, и их пушки были нацелены не на стены Акры, а на армию Наполеона под ними.

И вновь беду Палестине принесло ее географическое расположение. Она лежала на пути в Индию, куда вознамерился вторгнуться Наполеон, чтобы отрезать своего заклятого врага Британию от богатств и коммерции Востока и создать себе несокрушимую империю наподобие империи Александра Македонского. Существенную роль в его планах играли Египет и Сирия, а потому для Британии жизненно важно было, чтобы они не попали ему в руки. Армия, которую Наполеон повел на Египет, была той самой, которую он собрал для вторжения в Англию. Охватившие его в последнею минуту опасения, разумно ли совершать бросок через Ла-Манш, как это будет с Гитлером накануне войны 1940 г., заставили Наполеона повернуть на восток в надежде нанести Британии удар в спину, — ту же самую тщетную стратегию Гитлер испробует в Северной Африке.

По сути, параллелей между наполеоновской и гитлеровской кампаниями возникает так много, что иногда создается впечатление, что двоится в глазах. В обе эпохи стратегии вокруг Палестины возникали одни и те же, — впрочем, те же они и сегодня. В наиболее упрощенном виде они сводятся к следующему: любому набирающему силу диктатору — разумеется, не англичанину, — который желает добиться контроля над Европой, никоим образом нельзя позволить захватить контроль над Ближним Востоком. Это было равно верно в эпоху Наполеона или кайзера Вильгельма, Гитлера или сегодняшней России. Область от Каира до Константинополя включительно не должна попасть в руки диктатора, способного превратить Средиземное море в свое личное озеро и закрыть доступ на Дальний Восток. С точки зрения этой стратегии маленькой Палестине, в чьих бы руках она ни находилась, отводилось важное место в общих планах для всего Ближнего Востока. Сначала ею владели турки, потом англичане, сегодня Израиль. Неважно кто — с точки зрения политики, — лишь бы не держава, доминирующая в Европе.

Звучит, возможно, чрезмерно упрощенно, но такова, по сути, проблема, известная в дипломатии XIX века как Восточный вопрос. У самого термина какой-то старомодный привкус — так и видятся викторианские бакенбарды. На ум приходят всевозможные кэстли и каннинги, талейраны и меттернихи, «инциденты» и тайные договоры, цари, паши и беи, Крым, Дизраэли и Суэцкий канал. В период Первой мировой войны термин вышел из употребления вместе с прочей мишурой орденов и перевязей дипломатии XIX в. Сегодня на сцене новые действующие лица: нефть и арабы, Израиль и Соединенные Штаты, но общая канва осталась приблизительно той же, какой была в то время, когда под конец XVIII столетия Британия впервые поставила таблички «Не заходить» вдоль фронтиров Ближнего Востока. В те дни и на протяжении более чем ста лет после ее политика заключалась в поддержке дряхлеющей Османской империи против любых пришлых. После окончательного краха Турции в 1918 г. Англия решила просто заменить собой турок и удерживать область либо собственными силами, либо руками своих арабских марионеток — этот метод сравнительно неплохо работал до Второй мировой войны, после которой мир безвозвратно переменился. Те события еще слишком близки, чтобы ясно понимать, кто или что станет следующей доминирующей силой на Ближнем Востоке: это может быть арабский национализм, Россия или, с точки зрения арабов, маячащая на горизонте тень «мирового сионизма». Однако истинная область историка не будущее, а прошлое.

Первым противником, заставившим Британию занять четкую позицию по Ближнему Востоку, был не Наполеон, а Россия. По сути, если искать параллели, можно перевернуть историю на любую страницу начиная с 1780 г., и неизбежно наткнешься на свидетельства того, как Россия понемногу продвигалась к выходу на Босфор. Россия не притязала на Палестину как таковую, но судьба Палестины была связана с судьбой Османской империи, частью которой она являлась. Всякий раз, когда удлиняющаяся тень Кремля подбиралась к турецким границам, в канцеляриях Европы начинала кипеть бурная деятельность, точно с востока веяло холодом. Атташе сновали между посольствами, депеши роями пчел летали между столицами. Подсчет всех инцидентов, ультиматумов, войн, конгрессов, договоров и конвенций, касающихся того или иного аспекта отношений европейских держав с Османской империей на протяжении XIX в., показал бы, что Восточный вопрос повлек за собой больше дипломатических маневров и интриг, чем любой другой вопрос мировой внешней политики. (Термин «XIX век» в данном случае употреблен чисто формально и притом весьма растяжимо. С точки зрения хронологии его используют для обозначения периода с 1815-го по 1914 г. Тем самым четверть века со взятия Бастилии до битвы при Ватерлоо (1789–1815 гг.) оказывается своего рода антрактом между двумя актами истории, включающим в качестве антреприз Великую французскую революцию и наполеоновские войны.)