Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

В ноябре 1838 г. Монтефиоре отправился в Палестину, где благодаря его престижу, богатству и необычайной щедрости в прошлый его визит путешествие магната по стране напоминало объезд своих владений королем. Его кульминацией стал въезд в Иерусалим на гарцующем арабском скакуне, которого предоставил турецкий губернатор и который провез его до Оливковой горы между двух шеренг турецкой конницы в парадных мундирах. Между парадами и по-восточному пышными церемониями Монтефиоре, как истинный предприниматель, осматривал жилища, изучал санитарные условия и возможности создания рабочих мест и восстановления земель, доступные жалкой общине халукка [70] Вообще говоря, автор плохо понимает значение данного термина: халукка — система пожертвований, собираемых, начиная со Средних веков, внутри самих еврейских общин на содержание евреев, живущих в Эрец-Исраэль по религиозным мотивам. , которая до сих пор перебивалась на молитвах, плаче, цитировании Талмуда и подачках из «иерусалимских ящиков» за границей.

Оттуда он отправился в Египет, где в ходе аудиенции у Мухаммеда Али-паши, который некогда просил Монтефиоре быть его деловым агентом, представил хедиву план покупки земли, подробно изложенный в его дневниковой записи за 24 мая 1839 г.:

«Я буду просить Мухаммеда Али-пашу о пожаловании земли на пятьдесят лет; сто или двести деревень; выплачу ему увеличенную арендную плату от 10 до 20 процентов, и выплачиваться все будет наличными ежегодно в Александрии, но земля и деревни должны быть свободны на протяжении всего срока от всех возможных налогов, будь то хедива или губернатора. Добившись этого, я, если будет угодно небесам, вернусь в Англию, где создам компанию по освоению земель и поощрению наших собратьев в Европе к возвращению в Палестину… Я надеюсь постепенно побудить тысячи наших собратьев к возвращению в землю Израиля. Я уверен, что они будут счастливы возможности исповедовать нашу веру так, как невозможно в Европе».

Мухаммед Али-паша, покуривая усеянную алмазами трубку, обещал ему «любой участок земли, который найдется на продажу в Сирии» и согласился «сделать все, что в моей власти», чтобы поддержать проект 27. Но не прошло и года, как сам Мухаммед Али-паша лишился суверенной власти, Сирия вернулась под контроль султанов, и новая возможность представилась, лишь когда их жалкой династии пришел конец.

Тем временем случился так называемый Дамасский инцидент 28, разросшийся из обвинений в ритуальном убийстве, выдвинутых против евреев по делу о смерти монаха-капуцина. За обвинениями последовали все дикие признаки погромов: беспорядки, увольнения, заключения и пытки с целью добиться признаний, инициированные и поощряемые французскими агентами и местными католическими орденами. Это внесло свой вклад в эскалацию Восточного вопроса, переросшего в 1839–1840 гг. в полномасштабный кризис, в ходе которого Франция противопоставила себя другим европейским державам. Хотя Дамасский инцидент важен с точки зрения истории развития еврейского национализма в XIX в., поскольку убедил евреев всего мира в необходимости скоординированных действий, здесь он имеет значение лишь в том смысле, что представил шанс и мотив для британского вмешательства от имени евреев в дела Османской империи и донес до общественного сознания Англии тяжесть их положения.

Дипломатическая нота, адресованная протестантским монархам Европы с воззванием к восстановлению евреев была дословно опубликована в «Таймс» за 9 марта 1840 г. Она привлекала внимание к Восточному кризису и «прочим поразительным знамениям времени» как свидетельствам, что настал удачный момент для исполнения «того, что, возможно, является долгом» протестантства по отношению к еврейскому народу. Вскоре после этого генеральная ассамблея церкви Шотландии опубликовала доклад двух своих миссионеров о положении евреев в Палестине, который привлек большое внимание и за которым последовал меморандум, адресованный лорду Палмерстону и также опубликованный в «Таймс» (за 3 декабря 1840 г.). В этом докладе Палмерстона хвалили за назначение консула в Иерусалим и предоставление британской защиты евреям и выражалась надежда, что результатом нынешнего кризиса в Сирии «станет оказание еще более прочного и обширного влияния Британии в сей интересной стране» 29.

Тем временем Монтефиоре, едва вернувшись в Англию, снова поспешно выехал на Восток в твердой решимости добиться освобождения еврейских заключенных из застенков Дамаска — и не благодаря помилованию, над которым он насмехался, а через снятие обвинений. Еще он намеревался получить возмещение для невиновных и эдикт султана о защите жизни и имущества евреев. Монтефиоре был не из тех, кого легко остановили бы — будь то интриги французов, мусульманская красная ленточка или война. К изумлению всего мира, он добился не только полного снятия обвинений, но еще (пусть дарованного скрепя сердце) эдикта, гарантировавшего евреям равенство со всеми прочими турецкими поданными. «Магна-карта для евреев в турецких доминионах» — так назвал его гордо, пусть и чересчур оптимистично, Монтефиоре и с особым удовольствием по пути домой задержался в Париже, чтобы лично преподнести Луи Филиппу копию эдикта, добытого за счет ущемления амбиций этого монарха, потерпевшего очередное поражения на Востоке 30. Это мгновение, вероятно, доставило ему удовлетворения больше, чем перевязи на герб, дарованные ему по возвращении королевой Викторией в знак особого признания его «неустанных трудов на благо его притесняемых и гонимых собратьев на Востоке и еврейского народа в целом» 31.

Интерес королевы мог быть личным [71] Когда Виктория была еще принцессой, они с матерью обедали в загородном доме Монтефиоре в Кенте, где он жил по соседству с королевской семьей. В год своего восшествия на престол она сознательно создала прецедент, произведя его в рыцари, — он первым среди ортодоксальных евреев был удостоен титула. Перед его отбытием в Дамаск королева дала ему частную аудиенцию, чтобы скрепить его миссию монаршьим одобрением. — Прим. автора. , зато ничего личного не было в инструкциях по поводу евреев лорда Палмерстона. Пока Монтефиоре был на Востоке, Палмерстон разослал Понсонби и прочим дипломатам на различных постах в Турции череду депеш, которые положили начало официальному заступничеству Британии за «еврейский народ» и его заселение Палестины. Уже в июле Палмерстон заключил Лондонский договор, обязывавший четыре европейские державы помогать султану против Мухаммеда Али-паши, который так разъярил Францию и приблизил финальную фазу Восточного кризиса.

Пока Палмерстон упивался смелостью своих мер, а Монтефиоре подобно средневековому рыцарю бросался на выручку угнетаемым собратьям, лорд Эшли, все еще поглощенный идеями пророчества, тоже не сидел сложа руки.