Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Никаких объективных данных о симпатии к Германии Сталина или, скажем, Ворошилова у германского руководства не было. В конечном счете, для него было все равно, кто будет во главе Красной Армии – Ворошилов или Тухачевский. Если бы Гейдрих действительно передал Сталину свою фальшивку, он никак не мог предвидеть, что это вызовет уничтожение большинства высшего комсостава. А для ослабления потенциального противника Германии было бы скорее выгоднее сохранение в руководстве Красной Армии скрытого противостояния двух кланов, чем безоговорочное господство одного из них.

Как писал генерал-майор абвера Карл Шпальке, «ни г-н Гейдрих, ни СС, ни какой бы то ни было партийный орган не были в состоянии вызвать или только запланировать подобный переворот – падение Тухачевского и его окружения. Не хватало элементарных предпосылок, а именно, знания организации Красной Армии и ее ведущих фигур. Немногие сообщения, которые пересылались нам через «Абвер-3» партийными инстанциями на предмет проверки и исходящие якобы от заслуживающих доверия знатоков, отправлялись нами почти без исключения обратно с пометкой «Абсолютный бред»!

Из этих сообщений было видно, что у партийных инстанций не было контактов ни со структурами самой Красной Армии, ни с какими-либо связанными с ней органами. При подобном недостатке знаний недопустимо верить в то, что г-н Гейдрих или другие партийные инстанции смогли-де привести в движение такую акцию, как дело Тухачевского. Для этого они подключили якобы еще и государственных деятелей третьей страны – Чехословакии. И напоследок совсем немыслимое: о подготовке, проведении и, в итоге, успешном окончании столь грандиозной операции не узнал никто из непосвященных!.. Вся история Тухачевский – Гейдрих уж больно кажется мне списанной из грошового детектива, историей, сочиненной после событий в похвалу Гейдриху, Гитлеру и СС…»

То же самое Шпальке, оказавшийся в советском плену, говорил следователям госбезопасности еще в 1947 году, что по роду службы общался с приезжавшими в Германию военачальниками Красной Армии, но никакой разведывательной информации от них не получал, хотя однажды и попытался это сделать. Возглавляя же в 30-е годы в Генеральном штабе разведывательный отдел «Иностранные армии – Восток», он ни разу не имел от военного атташе в Москве полковника Кестринга агентурных сведений из кругов командиров Красной Армии. Также и генерал-майор Оскар фон Нидермайер, стоявший у истоков советско-германского военного сотрудничества, на допросе после войны показал, что после 1927 года не имел агентуры в СССР (а ведь он до 1931 года был представителем рейхсвера в СССР, наблюдавшим за совместными военными предприятиями). Кстати сказать, Нидермайер (в 20-е годы в СССР он жил под фамилией Нойман) в конце войны был арестован за антифашистские настроения и оказался в концлагере. Оттуда его освободили американцы. Но беднягу отчего-то понесло в советскую оккупационную зону – видно, надеялся, что зачтется борьба против Гитлера и добросовестное сотрудничество с Красной Армией в 20-е годы, которое, наверное, надеялся возобновить уже для себя лично. Так что врать насчет дела Тухачевского ему явно было не с руки.

Президент Чехословакии Эдуард Бенеш в мемуарах, опубликованных в 1947 году и давших толчок шелленберговской фантазии, утверждал, что еще во второй половине января 37-го узнал о переговорах с немцами «антисталинской клики в СССР – маршала Тухачевского, Рыкова и др.» Эту информацию он получил от чехословацкого посла в Берлине В. Мастны. Правда, произошло это немного позже, чем указывает Бенеш. До этого, с конца 1936-го, Мастны вел переговоры с германскими представителями графом Траутмансдорфом и «отцом геополитики» Альбрехтом Хаусхофером с целью улучшить германо-чехословацкие отношения и найти приемлемое разрешение проблемы населенной немцами Судетской области. В начале февраля 37-го германская сторона внезапно прервала переговоры. По указанию Бенеша Мастны 9 февраля встретился с Траутмансдорфом и по окончании встречи доложил: «Действительной причиной решения рейхсканцлера о переносе переговоров является его предположение, основывающееся на определенных сведениях, которые он получил из России, что там в скором времени возможен неожиданный переворот, который должен привести к устранению Сталина и Литвинова и установлению военной диктатуры». 20 марта посол повторил в телеграмме в чехословацкий МИД, что Гитлер располагает сведениями «о возможности неожиданного и скорого переворота в России… и установления военной диктатуры в Москве…».

Бенеш в мемуарах настаивал: «Я сразу же информировал советского посланника в Праге Александровского о том, что узнал из Берлина о беседах Мастны – Траутмансдорф». Однако донесения советского посла в Чехословакии С.С. Александровского опровергают утверждения мемуариста. Вот, например, донесение о беседе посла с президентом 22 апреля 1937 года: «Я счел правильным повторить ему опровержение слухов о сближении СССР и Германии. Бенеш реагировал на это довольно живо вопросом о том, почему бы СССР и не сблизиться с Германией. Чехословакия только могла бы приветствовать такое сближение… Признаться, я был удивлен и сказал, что не понимаю этого разговора… Бенеш весьма пространно говорил о том, что, какие бы изменения ни произошли во внешней политике СССР, Чехословакия останется безоговорочно верной СССР и своим обязательствам перед ним. В ответ на мое недоумение, о каких изменениях во внешней политике СССР идет речь, Бенеш сказал, что СССР не только великая, но прямо грандиозная страна, имеющая самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Бенеш представляет такую теоретическую возможность, когда многообразие этих интересов может принудить СССР к переменам во внешней политике, скажем, по отношению к той же Германии или Англии. Он не имеет в виду ничего конкретного и хочет только сказать, что при всех условиях Чехословакия останется в дружбе с СССР».

Александровскому ничего не оставалось, как заверить взволнованного чехословацкого президента в неизменности советской политики по отношению Праги и Берлина. 12 мая Бенеш и советский посол мельком увиделись на приеме в английской миссии. Бенеш сказал, что он «вполне доволен» развитием событий в Европе, и обещал через несколько дней пригласить Александровского для «подробного разговора». Но потом грянуло известие об аресте Тухачевского и суде над ним, и новая встреча была отложена почти на два месяца. Между тем, Александровский 15 июня 1937 года сообщил в Москву: «Случайно вышло так, что в день получения в Праге официального сообщения ТАСС о суде над бандой преступников и диверсантов во главе с Тухачевским, т. е. 11.VI. с. г., у меня в полпредстве был организован чай… Понятно, что вопрос о банде Тухачевского затмил все другие вопросы, и журналисты в первую очередь интересовались судом в Москве… Должен вообще сказать, что положение для меня было несколько затруднительным, поскольку я сам информирован только из газет. Перед чаем я собрал советских участников чая и инструктировал их следующим образом. Не говорить лишнего, не высказывать догадок в разговорах с журналистами, а строго держаться уже известного материала, который дан некоторыми статьями «Правды» по поводу самоубийства Гамарника. С другой стороны, не уклоняться от темы и не придавать ей этим способом преувеличенного значения. Хотя в этот день мне не была еще известна статья «Правды» от 11. VI, но я дал правильную установку: этот процесс является симптомом оздоровления крепкого организма не только Красной Армии, но и всего советского государства. Ни о каком кризисе не может быть и речи».