Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

К этому числу надо прибавить тех, кто был централизованно мобилизован в Литве, Латвии, Эстонии и Молдавии. Там, по всей вероятности, централизованная мобилизация была меньше, чем призыв непосредственно в части. Кроме того, в Эстонии и Латвии значительная часть населения служила в легионах СС, а в Молдавии – в румынской армии, и многие были убиты или ранены в их составе, что уменьшало призывной контингент. Поэтому мы оцениваем централизованный призыв в этих республиках в 5 % от численности населения. Его абсолютную величину можно оценить в 433 тыс. человек. Таким образом, общее число мобилизованных за пределами официальной цифры в 34 476,7 тыс. человек можно оценить в пределах от 10,5 до 12,2 млн человек. А с добавлением 500 тыс. призывников, будто бы не прибывших в свои части, общее число мобилизованных составит от 45,5 до 47,7 млн человек, из которых 35,4 млн человек были призваны в централизованном порядке. Если вычесть отсюда 3,6 млн человек, откомандированных для работы в промышленности и в формирования других ведомств (хотя это число представляется нам завышенным), чистый призыв составит от 41,9 до 43,1 млн человек, а в среднем около 42,5 млн человек. Это вполне соответствует нашей оценке в 26,9 млн погибших и умерших в 1941–1945 годах советских военнослужащих.

Конечно, точными цифрами о советских военных потерях Сталин в 1946 году не располагал. Все заинтересованные ведомства стремились всячески приуменьшить цифры советских военных потерь. Однако даже имевшиеся отрывочные сведения показывали, что истинные потери по крайней мере в несколько раз больше, чем 7 миллионов. И ни в одном из опубликованных к настоящему времени документов о потерях цифра в 7 миллионов не фигурирует. Скорее всего, Сталин ее просто выдумал. Дело в том, что цифра 7, наряду с цифрой 3, является наиболее адекватной человеческому мышлению. Недавно мне пришлось проводить опрос среди студентов-психологов на тему, какие числа, по их мнению, ближе всего человеку и любимы им. И подавляющее большинство опрошенных указали именно 3 и 7. 3 – это простейшее выражение асимметрии и связано с асимметрией функций головного мозга (об этой асимметрии пишет и Пелевин). Отсюда – Божественная Троица и иные троичные структуры в религиях и вообще во всех продуктах человеческого мышления. Если бы наше мышление не было асимметричным, человечество погибло бы, уподобившись буриданову ослу. А 7 дополняет в нашем сознании 3 до 10. «Семерка», как учил еще Пифагор, не имеет одного и того же родителя и не порождает других простых чисел и является символом порядка Солнца в Космосе (отсюда – неделя календаря, библейские семь дней творения, многочисленные примеры пословиц и иных фольклорных произведений с «семеркой» у всех народов мира: «Семеро одного не ждут»; «Семь раз отмерь, один раз отрежь» и т. п.). Возможно, число 7 в глубокой древности было осмыслено людьми как символ Космоса, поскольку именно такое число планет Солнечной системы они могли наблюдать на небе невооруженным глазом. Кроме того, число 7 следует непосредственно за числом 6, которое играет ключевую роль во всех лунно-солнечных календарях.

Если число 3 в человеческом сознании значит, в том числе, «много», то число 7 – «очень много». Вероятно, Сталин чувствовал, что 3 миллиона погибших будет слишком мало для западного общественного мнения, а вот 7 миллионов – в самый раз.

Германские вооруженные силы потеряли во Второй мировой войне около 4 миллионов человек, а гражданское население – 2,0–2,5 млн человек. Потери вермахта на Восточном фронте составили около 2,6 млн погибшими (в том числе около 0,45 млн умершими в плену). Это дает соотношение безвозвратных потерь Красной Армии (26,9 млн человек) и германских вооруженных сил на Востоке, близкое к 10,3:1.

Столь неблагоприятное для России (СССР) соотношение потерь в двух мировых войнах объяснялось прежде всего общей экономической и культурной отсталостью России по сравнению с Германией и с западными союзниками. Сталин не преодолел за 20 лет этой отсталости, но зато вполне остался в русле позднеимперской традиции, предпочитал побеждать не умением, а большой кровью, поскольку создание высокопрофессиональной армии рассматривалось им в качестве потенциальной угрозы режиму. России приходилось платить человеческими жизнями не за сталинский тоталитаризм сам по себе, а за стремление к сохранению и расширению империи.

Здесь сказалось то, что жизнь человека в советской системе ценилась очень дешево. Люди были не более чем расходным материалом для достижения амбициозных политических целей. Очень точно по этому поводу заметил писатель Юрий Трифонов, справедливо утверждавший, что «Сталин никогда и ни о чем не говорил искренне. Все его утверждения следовало понимать наоборот… Он говорил, что самый ценный капитал это люди – и ни в грош не ставил жизнь человека, давя людей миллионами, как это не удавалось ни одному правителю до него во всей мировой истории». Необходимо только отметить, что подавляющее большинство загубленных Сталиным миллионов жизней советских граждан пришлось на годы Великой Отечественной войны, и они стали не жертвами советских карательных органов, а погибли в бою вследствие применяемой в Красной Армии людоедской тактики заваливания противника трупами.

Яркие картины подобных атак красноармейцев сохранились как с советской, так и с немецкой стороны. Вот рассказ бывшего командира артиллерийского взвода связи лейтенанта Валентина Дятлова об одной атаке в Белоруссии в декабре 43-го (точно такие же атаки проводили и подчиненные Жукову фронты на Украине): «Мимо, по ходу сообщения прошла цепочка людей в гражданской одежде с огромными «сидорами» за спиной. «Славяне, кто вы, откуда?» – спросил я. «Мы с Орловщины, пополнение». – «Что за пополнение, когда в гражданском и без винтовок?». – «Да сказали, что получите в бою…» Эти черные извивающиеся и двигающиеся змейки были так нелепы, так неестественны на серо-белой земле! Черное на снегу – прекрасная мишень. И немец «поливал» эти цепи плотным свинцом. Ожили многие огневые точки. Со второй линии траншеи вели огонь крупнокалиберные пулеметы. Цепи залегли… Командирам все же удавалось несколько раз поднимать «черную» деревенскую пехоту. Но все напрасно. Огонь противника был настолько плотным, что, пробежав пару шагов, люди падали, как подкошенные».

Показательно, что для таких атак особенно активно использовались призывники с оккупированных территорий. Они считались неблагонадежными, и о сбережении их жизни совсем не заботились – НКВД после войны будет меньше работы. Об этом свидетельствует, например, письмо немецкого солдата с фронта летом 1943 года: «На вновь занимаемой территории Красная Армия призывала все население, мужчин и женщин. Сформированные из них трудовые батальоны используются для увеличения массы атакующих. Не имело значения, что эти призывники необучены, большинство из них без оружия, а многие – без сапог. Взятые нами пленные говорили, что безоружные рассчитывают взять оружие у павших. Эти невооруженные люди, вынужденные идти в атаку, подозревались в сотрудничестве с нами и платили буквально своими жизнями за это подозрение». Поражало немцев и то, что жертвы подобных бессмысленных и беспощадных атак покорно сносили свою судьбу, считая, что они совершили какие-то ошибки, за которые надо платить. Здесь проявилось коренное различие советского и западного, в том числе немецкого менталитета. Германских солдат практически невозможно было заставить участвовать в подобных атаках, а германским офицерам не приходило в голову отдавать приказы такого рода.