Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

А буквально через несколько дней после своего первого выступления она отпраздновала свой другой дебют, во дворце Сен-Клу, в тайных покоях Первого консула Наполеона Бонапарта.

Гертруда Кирхейзен по этому поводу пишет:

«Несмотря на юный возраст Жозефины-Маргариты, у Наполеона был не один только предшественник в лице его брата Люсьена, а еще и богатый польский князь Сапега. Ей хочется уверить нас, что она упала вполне целомудренной в объятия Цезаря. Однако она пришла в Сен-Клу одетая, как королевская любовница. Ее гардероб не уступал по богатству и элегантности гардеробу любой шикарной парижанки. Рубашки из тончайшего батиста с дорогими вышивками и настоящими валансьеннскими кружевами, юбки из индийского тюля, легкие и благоухающие, как весенний зефир, ночные сорочки из мягкого шелка или из такой тонкой и прозрачной материи, что их можно было продеть сквозь кольцо, английские кружевные шали, стоившие тысячи франков, красные и белые индийские кашемиры, великолепные меха, драгоценнейшие туалеты — все эти предметы роскоши были достойны действительно царственной красоты юной Жорж. И все это оплачивал „бескорыстный“ князь Сапега. Он предоставил ей и ее матери, которая позднее тоже приехала в Париж, обставленную со всей роскошью квартиру на улице Сент-Оноре, держал для нее лошадей и экипажи, и за все эти благодеяния он выговорил себе лишь право… иметь второй ключ от этой квартиры. Так, по крайней мере, наивно рассказывает защитник ее добродетели Александр Дюма, а также и сама мадемуазель Жорж».

Короче говоря, мадемуазель Жорж впервые приехала в Сен-Клу в сопровождении камердинера Констана в декабре 1802 года, и Наполеон тогда якобы разыграл сцену ревности, разорвав покрывало, подарок тридцатилетнего князя Франтишека Сапеги, на мелкие куски.

Она рассказала ему историю своей жизни, и он терпеливо выслушал ее рассказ. Называть ее Жозефиной, по понятным соображениям, он не мог, а имя Маргарита ему не нравилось, и тогда Наполеон попросил у нее позволения называть ее Жоржиной. Она, разумеется, согласилась. Равно как и пообещала никогда больше не надевать, приходя к нему, вещей, полученных от других поклонников…

Жоржина была совершенно во вкусе Наполеона. Правда, в первый ее приход он вдруг заявил:

— Ты осталась в чулках, но у тебя безобразные ноги.

Говорят, что не было человека, более чувствительного к красоте ног и рук, чем Наполеон. Его Жоржина была прекрасна, но вот ноги (особенно пальцы ног) она действительно изуродовала башмаками, подметая каждое утро перед домом своего отца. Зато она обладала живым умом и кротким характером, выказывала Наполеону полнейшую преданность, шла навстречу всем его желаниям, никогда не скучала сама и не докучала Первому консулу.

Камердинер Констан потом рассказывал, что он не раз слышал, как Наполеон смеялся от души в то время, как Жоржина бывала у него. Он смеялся над пикантными анекдотами и театральными сплетнями, которые она передавала ему порой в самых откровенных подробностях.

Фредерик Массон пишет о Наполеоне и его Жоржине:

«Он был большим поклонником ее красоты, но ему очень нравился и ее бойкий живой ум. Она рассказывала ему закулисную хронику и все то, что происходило в фойе Французского Театра, где тогда можно было услышать немало интересного».

Она умела играть на самой слабой его струне — на любопытстве — и, может быть, этим самым привязала его к себе на более длительный срок, чем сделала бы это при помощи одной лишь красоты. В обществе Жоржины Наполеон всегда был весел, как ребенок.

Александр Дюма отзывался о ней так, сравнивая ее с другой известной актрисой «Comédie Française»:

«Жорж — хорошая тетка, она хоть и напускает на себя величественность и держится, как императрица, но позволяет любые шутки и смеется от всего сердца, тогда как мадемуазель Марс лишь принужденно улыбается…»

Одним словом, Наполеон чувствовал себя великолепно в ее обществе и спускался со своего пьедестала, чтобы какое-то время побыть просто человеком. В одном из писем к своей приятельнице Марселине Деборд-Вальмор актриса потом так рассказала о своем последнем свидании с Наполеоном перед его отъездом в Булонский лагерь:

«За мной приехали около восьми часов вечера. Я прибыла в Сен-Клу, и на этот раз меня провели в комнату, смежную со спальней. Я видела эту комнату впервые. Это была библиотека. Консул не заставил себя долго ждать.

— Я позвал тебя раньше обыкновенного, милая Жоржина, — сказал он. — Я хотел еще раз видеть тебя перед отъездом.

— Боже мой, вы уезжаете?

— Да, завтра, в пять часов утра, в Булонь. До сих пор никто еще не знает об этом.

Мы сели оба на лежавший на полу ковер.

— Ну, и что же, тебе не грустно от этого? — спросил он.

— Конечно, мне очень грустно.

— Нет, неправда. Тебе нисколько не жалко, что я уезжаю. — С этими словами он положил мне свою руку на грудь и прибавил полусердито-полушутя: — Это сердечко ничего не чувствует ко мне.

Это было для меня очень мучительно, и я дорого дала бы, если бы могла пролить хоть несколько слез. Но я не могла заплакать.

Мы сидели близко около топившегося камина. Я пристально смотрела на огонь и на раскаленную каминную решетку. Так просидела я несколько минут неподвижно, точно мумия. Стало ли больно моим глазам от огня, или я расчувствовалась, если это вам лучше нравится, но только две крупные слезы скатились мне на грудь. С неописуемой нежностью Первый консул выпил поцелуями эти слезы с моей груди. Ах, я лучше не умею выражаться, но это было именно так! И я была до такой степени действительно растрогана этим доказательством любви, что пролила искренние слезы и даже всхлипнула.

Что мне сказать вам? Он прямо опьянел от счастья и радости. Если бы в эту минуту я попросила у него Тюильри, то он не отказал бы мне в моей просьбе. Он смеялся, он играл со мной и бегал по комнате, а я должна была его ловить. Чтобы я не смогла поймать его, он забрался на лестницу, которая служила для того, чтобы доставать книги с верхних полок. Так как эта лестница была на колесиках, то я стала возить его по всей комнате. И он смеялся и кричал: „Ты ушибешься! Перестань, или я рассержусь!“»

После этого Наполеон передал своей Жоржине пакет с 40 000 франков. Он не хотел, чтобы она оставалась без денег во время его отсутствия…

Сама она утверждает, что он звал ее к себе два раза в неделю и что они часто оставались вместе до рассвета. Но всезнающий камердинер Констан отрицает это и утверждает, что мадемуазель Жорж никогда не оставалась у Наполеона больше, чем два-три часа. Фредерик Массон считает, что Наполеон «вызывал ее к себе довольно часто», Стендаль же вообще насчитал не больше шестнадцати подобных визитов.