Антон Антонов-Овсеенко - Большевики, 1917

Столь же значительное, как и в прогрессистском «Утре России», внимание заседаниям Госдумы уделялось и в кадетской «Речи», что объяснялось небезосновательными претензиями этой партии на ведущую роль в политическом процессе. Но из публикаций в «Речи» рассматриваемого периода становится очевидным и нараставшее напряжение между различными легальными политическими партиями и течениями, которое, в свою очередь, проявлялось на газетных полосах. Так, в «Речи» от 3 мая 1914 г. публикуется комментарий к окончательному приговору по судебной тяжбе между этой газетой и черносотенной «Земщиной»: «2 мая состоялось объявление в окончательной форме, т. е. мотивированного, приговора по известному делу о клевете, возбуждённому представителями газеты „Речь“ против редактора „Земщины“ С. К. Глинки-Янчевского, по поводу известной клеветы этого публициста на тему о финляндских деньгах». Оказалось, что приговор был целиком не в пользу «Речи», и дважды привлекая внимание читателей к тому, что клевета редактора «Земщины» остаётся фактом очевидным, газета настаивает на виновности ответчика — то есть на неправильно вынесенном приговоре.

Однако главное, что «роднит» относящиеся к периоду кануна войны публикации «Речи» и «Утра России» (не говоря уже о «Земщине»), — это подчеркнуто верноподданнический тон публикаций.

Значительно более информированной в сравнении в кадетской «Речью» и прогрессистским «Утром России» выглядит газета И. Д. Сытина «Русское слово», при формировании содержательного наполнения которой её редактор В. М. Дорошевич целенаправленно демонстрировал отстранённость издания от каких-либо политических пристрастий. В то время, в 1914 г., до начала войны, газета «Русское слово» характеризовалась и большими, нежели у других изданий, возможностями в смысле размеров газетной площади: «Русское слово» выходило на 12 полосах А2, «Речь» и «Утро России» — на 6–8 полосах. Это означало, что любое событие и явление в «Русском слове» освещалось куда более подробно. Так, скромно выглядевшие в «Утре России» сообщения о первомайских демонстрациях в Петербурге в «Русском слове» подавались с использованием впечатляющей статистики: «В Петербурге 1 мая бастовали 155 тыс. рабочих». Из публикаций других газет также не всегда можно было сложить впечатление о том, насколько в действительности была напряжённой и взрывоопасной международная обстановка. В «Русском слове», наоборот, именно проблемам международных отношений уделяется первостепенное внимание. Так, в одном из майских, 1914 г., номеров газета публиковала подборку материалов под общей рубрикой «Россия и Германия», в которой, среди прочего, сообщались подробности выступления министра иностранных дел Германии фон Ягова с выпадами в адрес российской печати (что вновь подтверждает, насколько важную роль в то время играла печатная пресса в формировании общественного мнения не только на национальной территории, но и за её пределами). «Несомненно, — сказал Ягов, — уже с давнего времени в части русской печати все более обострялось господствующее враждебное к Германии отношение… которое в различных областях привело почти к систематической кампании против нас. Поддерживавшие эту кампанию не должны удивляться, что в конце концов „как аукнулось, так и откликнулось“, но имперское правительство протестует против попыток возложить на него ответственность за некоторые из подобных ответных выступлений германской печати» [40] Б/п Россия и Германия. Речь фон Ягова // Русское слово. — 1914. — № 101 от 3 (16) мая. .

На примере этого выступления фон Ягова становится особенно очевидным, насколько серьёзными были противоречия между Россией и Германией: фон Ягов выступал, собственно, на общественных слушаниях по поводу формирования сметы расходов германского МИДа, а перешёл в конце концов к обсуждению глобальных политических проблем, причём обсуждение это в целом было столь демократичным, что нашёлся и оратор с «левой» скамьи парламента, который «подверг резкой критике германскую и австро-венгерскую политику по отношению к России», заметив, что «социал-демократы — отнюдь не восторженные приверженцы тройственного союза. Австро-венгерские аграрии боятся больше сербской свиньи, чем сербского солдата. Из-за интересов скотобойни Австрия была готова превратить в человеческую бойню всю Европу. Социал-демократы относятся хладнокровно к вопросу о славянской опасности. До сих пор русский народ ещё не угрожал германскому».

Опубликованная в той же рубрике («Россия и Германия») заметка «Настроение рейхстага» добавляла новых немаловажных подробностей об обстановке на международной арене. Во-первых, настроение рейхстага было в то время в целом «нескрываемо враждебное России», кроме того, выпад фон Ягова в адрес русской печати был понят здесь «как предостережение по адресу русской дипломатии, которой придётся рассчитываться за печать. Ораторы, от правой до левой, критикуя бюджет, не упускают случая резко отозваться о русской печати и благодарят Ягова за его отповедь». При этом, делает небезосновательный вывод газета «Русское слово», публичный выпад германского министра в адрес русской печати — не более, чем «ловкий тактический ход. Иностранный бюджет принят почти без критики и без сокращений».

Однако материалы о деятельности царской семьи публиковались в то время в «Русском слове», как и в других изданиях, также с использованием подчёркнуто почтительной стилистики.

Такой верноподданнический тон изданий был в том числе вызван воздействием тех положений Устава о цензуре и печати 1890 г., в которых говорилось о непременном согласовании всех публикаций о царской семье с министерством двора для столичных изданий, а для газет, выходивших в провинции, — с местными органами власти. В некоторых публикациях это подтверждалось напрямую — через ссылку на согласование с соответствующим представителем власти. Так, «Утро России» в номере от 15 мая 1915 г. сообщало в заметке «Возвращение Государя Императора»: «Его Величество Государь Император 14 сего мая изволил возвратиться из действующей армии в Царское Село. Подписал министр Императорского Двора генерал-адъютант гр. Фредерикс ». В одной же од рубрикой «Известия из России» в том же номере газеты «Утро России» сообщалось, что в Казани «торжественно совершена закладка часовни на могиле митрополита Ефрема, помазавшего на царство 302 года тому назад Михаила Фёдоровича, первого царя из Дома Романовых», а после закладки «многочисленным духовенством с 3 архиереями во главе совершено всенародное молебствие, при этом пел хор в 1000 человек» и т. д.

С началом войны газеты, разумеется, старательно отражали и ход боевых действий, анализируя стратегию и тактику как русских войск, так и их союзников и противников. Так, в мае 1915 г. газета «Речь» в рубрике «Печать» переопубликовывала большими кусками пояснения «Русского инвалида» по поводу перегруппировки боевых сил: «Обращаясь… к вопросу о причинах изменений, происшедших в Западной Галиции, официоз поясняет, что причиной потеснения нас на второстепенном участке нашего театра… явилось непротивление союзников германской инициативе свозить её войска со всех фронтов куда ей угодно» [41] Б/п Печать // Речь. — 1915. — № 123 (3146) от 6 (19) мая. . Здесь же «Речь» комментирует и публикацию в газете «Новое время», касавшуюся того, что немецкому принципу «бургфриде», то есть приложению всех усилий на сохранение внутреннего мира во время войны, противопоставлено российское единение. «Нигде общее единение не вылилось в более прекрасное, неподготовленное явление, чем у нас в России, — цитировала „Новое время“ газета „Речь“. — Оно потому было так естественно и радостно, потому свершилось так сказочно быстро, что инстинкты народные, повинуясь историческому навыку, толкнули новую Россию на испытанные пути, спасавшие древнюю Русь в годины смертных неисчислимых лихолетий». «К сожалению, старые немецкие приспешники, вроде „Земщины“ и „Прусского знамени“, всячески стали домогаться разрушения этого общего единения и теперь торжествуют, что их работа даром не пропадает!» — заключает (ошибочно, как показал дальнейший ход истории) «Речь»: настоящая угроза единению России исходила отнюдь не от черносотенных изданий.