Михаил Сарбучев - Никакого Рюрика не было?! Удар Сокола

Теперь самое важное – определить, а что же мы, собственно, понимаем под словом «Россия». Если Россия = царь-батюшка, то «врагами России» / «врагами народа» являются либералы, антимонархисты, сторонники демократических ценностей и республиканского правления. Если Россия = плацдарм для мировой революции, то главными врагами будут буржуазные националисты и буржуазия вообще, которые настроены отстаивать интересы национального капитала. А что бывает в стране, когда уничтожается национальный капитал? Правильно! Приходит ИНТЕРнациональный. Иначе говоря, страна последовательно становится колонией (и уже неважно чьей). Если носитель национальной идеи – армия, то логично, что военные видят благополучие державы в росте гособоронзаказа, повышении престижа воинской службы, увеличении денежного довольствия и пр. Это, в свою очередь, ведет к усилению милитаристской риторики. Но во всех случаях «русская», «державная» идея не будет национальной. Cui prodest? Кому выгодно? В первом случае – семье феодалов, во втором – иностранным предпринимателям, в третьем – военным чиновникам и их подрядчикам, то есть государственному бизнесу, который также плотно аффилирован с царем-батюшкой / генеральным секретарем / администрацией президента. И тут мы можем наблюдать определенную последовательность действий: 1856 год – уничтожение России как политической и военной силы в Европе, но время империй подходит к концу. Править начинает капитал. И враг наносит упреждающий удар: 1917 год – уничтожение России экономически, полное истребление национального капитала, класса собственников, которые могли бы составить конкуренцию (и уже начали составлять!) британским.

А что же народ? Очень размытое и лживое пропагандистское слово «народ» следует употреблять с массой оговорок.

Существуют две концепции национального развития. Первая – английская, когда нация четко делится на аристократию, которая, собственно, и является носителем суверенитета – сувереном, и на плебс, который нацией, по сути, не является. Единственной государствообразующей силой выступает аристократия/бюрократия. Вторая – франко-германская, когда носителем национальной идеи выступает «третье сословие»: лавочники, цеховики, мелкие товарные производители. Или, как сейчас модно говорить, «средний класс». Примечательна в этой связи фраза Отто фон Бисмарка «Все мы – народ, и правительство – тоже». Но кто будет аристократией в «новой» России? Вчерашняя номенклатура. Больше просто некому. То есть построение национального суверенитета как функции от номенклатуры автоматически означает реставрацию большевизма/феодализма и реанимацию бюрократическо-клановых интересов. Любой «возврат к истокам» становится лживой обманкой. Реставрация романовщины – колониальное правление, реставрация якобы «противного» ему большевизма – тем более.

И это очередной «национальный код». Русский ли?

В отечественной публицистике до сих пор национализм определяют как шовинизм. В западной же антропологии национализм разделяют на территориальный, гражданский и этнический. Этнический национализм является следствием экономической и политической модернизации в мультиэтничных/мультикультурных обществах. В современном мире (Европа, часть Восточной Азии) границы этноса примерно совпадают с границами национального суверенитета. Исключение – имперские и колониальные образования.

Для мыслящего человека в России всегда было важно внимание к традиции. Она и воспринимается как «национальное». Но к какой именно традиции? Ведь на каждую «древнюю» традицию найдется еще «более древняя». Сегодня удивительным образом вновь становится актуальным спор «западников» и «славянофилов». Однако следует признать, что сама терминология совершенно неудовлетворительна: границы понятий размыты и очень условны. Любопытно, что большинство «славянофилов» (А. С. Хомяков, Н. М. Катков, весь многочисленный клан Аксаковых) по совместительству были завзятыми англоманами (см. приложение 3 : как ловко И. С. Аксаков, вроде бы верно критикующий английскую модель, подменяет понятие «аристократического монархизма» понятием «народный монархизм»). Фанатичным англоманом был и Н. М. Карамзин (см. «Записки русского путешественника»). В этой-то среде и начал кристаллизоваться, а к концу XIX века обрел окончательные очертания миф [23] о «мистической монархии» и «особой миссии» России. Туземцам нужны бусы, иначе будут бунтовать и могут догадаться, что «царь-то ненастоящий»!

Но туземцами хотели быть далеко не все.

Так, 3 октября 1830 года из-под пера М. Ю. Лермонтова выходит текст, озаглавленный «Новгород»:

Назад, в будущее! Совершенно неактуальный в XX веке спор Москва VS Новгород во времена автора «Мцыри», оказывается, мог быть основой для метафорических построений. Древний Новгород предстает абсолютным идеалом свободы, равенства и братства в противовес самодержавной царской Москве. Свобода и народовластие – не это ли «национальный код» и национальная идея? Говорите, русским не свойственны демократические традиции? Ну-ну…

В рукописи стихотворение не закончено и зачеркнуто. Но «вечевая» тема в творчестве Лермонтова, как и вообще тема поиска национальной идентичности, отнюдь не проходная. В стихотворении «Поэт» (1839) есть такие строки:

Народ, вече и логично вытекающее из него благородство мыслей объединены не случайно. «Славянофилы» любят цитировать отрывок из «Вадима»: «Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем, но справедливо, он согласен служить – но хочет гордиться своим рабством, хочет поднимать голову, чтоб смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей!» Вот оно – доказательство неизбывного рабства, имманентно присущего таинственной русской душе! Однако, как и всегда в таких случаях, следует посмотреть контекст. Все это говорится на фоне постоянных отсылок к Наполеону. Лермонтов, как и многие образованные люди того времени, восхищался Наполеоном, видя в нем образ идеального харизматического национального лидера: «…что был Наполеон для вселенной: в десять лет он подвинул нас целым веком вперед» или «…разве нет иногда этого всемогущего сочувствия между народом и царем? Возьмите Наполеона и его войско! – долго ли они прожили друг без друга?».