Владимир Морозов - Легенды Краснопресненских бань

Наутро Муслим захотел в футбол сыграть — так во дворце специально разобрали часть трибун. Играл наш «Электрон» против его ансамбля «Гайя». Мы победили, и Магомаев со мной дней пять не разговаривал. Проигрывать вообще не умел.

Там же, в Минске, шел тур женского чемпионата СССР по волейболу. «Динамо» играло против «Нефтчи» с великой Инной Рыскаль. Муслим со свитой болел за бакинок, мы — за «Динамо», а я еще достал барабан — и грохоту было на весь зал. Вот здесь Магомаев обиделся крепко.

— Говорят, курил он много?

— Очень! Но пел все равно божественно. Из-за границы чемоданами привозил «Мальборо». Других сигарет не признавал.

— Барабан — оригинальная альтернатива футболу…

— В моем дворе на Пресне жил барабанщик — я таскал ему инструмент. И получал от этого громадное удовольствие — я был при джазе, который обожаю. Так и втянулся. Я не могу запомнить даже куплет из песни, но на мелодии у меня феноменальная память. Помню все, что было сыграно за последние шестьдесят лет. Все мелодии мира.

— Кого-то встречали с такой же памятью?

— Кобзон. Не знаю, кто еще помнит пять тысяч песен. Музыканты у него чудесные, на лету схватывают. Я с Кобзоном три года отработал. Хоть знакомы лет сорок.

— Везло вам на людей.

— Это точно. Взять, к примеру, Миронова. Эстет. Прихожу к нему домой в половине десятого утра — Андрей сидит. «Мальборо», кофе. Без одной минуты десять вскочил, за минуту собрался — умчался на репетицию. А перед концертом весь красный бывал от волнения. Меня посылал глянуть — публика есть? Возвращаюсь: «Зал битком». Миронов выдыхает: «Слава богу». А концерты были такие по составу!

— Какие?

— Открывает Святослав Рихтер, вторым номером Николай Сличенко, следом басни читает Игорь Ильинский, потом Магомаев. Закачивает отделение «Березка», а после перерыва выходит Леонид Утесов.

— Между собой ладили?

— Это надо было видеть. Школа жизни. В крохотной комнатке — 15 артистов. И женщины, и мужчины. Шульженко укладывает прическу, входит Райкин: «Клавочка, можно стульчик?» — «Бери, Аркаша». Никаких капризов. Они пели, бедные, в трамвайные микрофоны. Если нет голоса — на сцене делать нечего. Сегодня смотрю на Баскова. Был бы действительно классным певцом — работал бы в Большом театре. Где надо лежать в шубе на боку и петь Онегина три часа. А он — не умеет.

— Давайте о спорте. В 60-70-е на хоккей не попасть было.

— Я с Анной Синилкиной, директором Дворца спорта, дружил. Благодаря ей все время сидел рядом с большим артистом Николаем Крючковым.

— Тестем хоккеиста Александрова.

— Только не Вениамина, а Борьки. Отлучаемся с Крючковым в буфет, я за ЦСКА болею, он — за «Спартак». К трибунам прислушиваемся. Если тоненько голосят — значит, «Спартак» забил. Если басят — ЦСКА. «Опять ваши пропустили, Николай Афанасьевич». Крючков хрипит в ответ: «Да я, Володька, и сам слышу». В углу рта всегда папироску держал. И прожил 83 года, между прочим. Смешнее всего было, когда мы с Крючковым на ташкентском рынке оказались.

— Это еще как?

— Приехали на фестиваль Азии и Африки. Идем по рынку. Крючков — народный артист, лауреат всех премий. Какой-то узбек его узнал, ахнул: «Это ты?!» — «Я. А что?» — «Бери все!

Бесплатно бери!» Но тащить-то не Крючкову, а мне. Пока сновал туда-сюда до машины, Крючков с узбеками пошептался о чем-то. Говорит администратору: «Мотя, я не лечу. Поездом поеду».

— Почему?

— Наутро провожаю его на вокзал — и вижу картину: узбеки катят телеги, полные винограда, груш, дынь… Загрузили так, что Крючков ехал в СВ сидя. Лечь не мог. Все было завалено, и никаких денег с него не взяли.

— Про зятя что-то рассказывал?

— Александров не очень ему нравился. Не одобрял он этого выбора. Когда Борю взяли в ЦСКА — нарадоваться не могли. А потом выяснилось: гуляка. Хоть талант был такой, что команду целиком мог обыграть. Крючков мне больше про Бернеса рассказывал, чем про зятя.

— Любопытно.

— Сталин любил и кино, и артистов. И вот получает Бернес за «Темную ночь» Сталинскую премию. В том фильме — «Два бойца» — еще и Борис Андреев играл. Он и направился к вождю первым за наградой. Руку пожал, отошел в сторону. Смотрит, как будут вручать Бернесу. А Сталин возьми да и начни расспрашивать: «Марк Наумович, что собираетесь делать с премией?» — «А сколько денег, Иосиф Виссарионович?» — «Сто тысяч» — «Пожалуй, отдам ее на детей-сирот.»

— Что Сталин?

— Покачал головой: «Молодец. Дать ему вторую премию». Андреев побледнел: «У-у-у, и тут обошел.» У Бернеса за один фильм — две премии!

— С футболистами вы тоже общались?

— Конечно. С Игорем Численко, например, лет пять подряд ежедневно выпивали.

— Однако. Шампанское пили?

— Водку. Численко уже не играл, работал на озеленении города, катался на специальной машине вдоль Ленинградского проспекта. Жил он возле гостиницы «Советская», а она для музыкантов как клуб была. Я по семь раз успевал туда заскочить.

— Ну у вас и рекорды.

— Численко приходил: «Вова, я много не буду. Фужера хватит». Наливаю ему 250 грамм водки, он — хлобысть, и уходит. Не закусывал. И всю жизнь чувствовал себя обиженным. Незадолго до смерти прибежал счастливый: «Мне «заслуженного мастера» дали! Отари Квантришвили посодействовал».

— Но особенно близки вы были с хоккеистами тарасовскои поры?

— Да. Тарасова при всей его жесткости ребята уважали. Как-то на бегах при мне встретились Эдик Иванов и Володька Дианов, тоже неплохой хоккеист. Иванова только-только Тарасов убрал из ЦСКА. Еще вчера человек играл в сборной — а сегодня черте где. И вот Володька ляпнул Эдику: «Этот ваш Тарас, такой-растакой.» Иванов его чуть не удушил, мы сдержали: «Ты что про Анатолия Владимировича сказал?!»

— Дружили с Рагулиным?

— И с Кузькиным. За стадионом Юных пионеров была фабрика-кухня, где по вечерам играли джаз. Кузькин с Рагулиным его очень любили. Я там солировал. Как-то ребята пригласили за стол, с ними был и Витя Коноваленко. С этого момента началась наша дружба. Кстати, Рагулин был у меня свидетелем на свадьбе, которая состоялась в день его рождения — 5 мая. Вместе всегда и справляли.

В 73-м — после того как Рагулин стал десятикратным чемпионом мира — министр обороны Гречко подарил ему «Волгу». В Горький за машиной с Сашей отправился и я. Об этом попросила его первая жена, актриса Люда Карауш. Думала, со мной Рагулин не сорвется. Заодно автомобиль помогу перегнать.

— На чем добирались?

— Туда — поездом, обратно — на «Волге», которую Саше предложили забрать с завода. Договорились встретиться у вагона. Вижу, идет Рагулин с клюшками.