Марина Федотова - Санкт-Петербург. Автобиография

Вероятно, именно из-за скромных масштабов мероприятия, имевшего место 25 октября, официальная пропаганда окрестила город «колыбелью Революции». Колыбелью он и остался, пустой колыбелью, и доволен сим статусом. Город в значительной степени избежал бесчинств. «Избави нас Бог, – сказал Пушкин, – увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный»; но Петербург и не увидел. Гражданская война бушевала вокруг и по всей стране, ужасная трещина прошла через нацию, разделив ее на два взаимно враждебных лагеря; но здесь, на берегах Невы, впервые за два столетия царил покой, и трава пробивалась сквозь булыжник опустевших площадей и щели тротуаров. Голод брал свое, а заодно и ЧеКа (КГБ в девичестве), но в остальном город был предоставлен самому себе и своим отражениям.

Пока страна, с возвращенной в Москву столицей, откатывалась к своему утробному, клаустро– и ксенофобному состоянию, Петербург, не имея куда податься, застыл в своем обличии города 19 века, словно позируя для фотографии. Десятилетия, последовавшие за Гражданской войной, не слишком его изменили: возникли новостройки, но главным образом на промышленных окраинах. К тому же основная жилищная политика состояла в «уплотнении», то есть подселении бедноты в квартиры людей побогаче. Так, если семья жила в отдельной трехкомнатной квартире, ей предстояло уплотниться в одну комнату, чтобы две другие семьи могли вселиться в две другие комнаты. Так городской интерьер становился все более достоевскианским, тогда как фасады облупливались и впитывали пыль, этот загар эпох.

Спокойно, расслабленно стоял город, наблюдая смену времен года. В Петербурге может измениться все, кроме его погоды. И его света. Это северный свет, бледный и рассеянный, в нем и память, и глаз приобретают необычайную резкость. В этом свете, а также благодаря прямоте и длине улиц, мысли пешехода путешествуют дальше цели его путешествия, и человек с нормальным зрением может различить на расстоянии в полтора километра номер приближающегося автобуса или возраст следующего за ним шпика. Человек, рожденный в этом городе, нахаживает пешком, по крайне мере смолоду, не меньше, чем хороший бедуин. И это не из-за того, что автомобилей мало и они дороги (зато там прекрасная система общественного транспорта), и не из-за километровых очередей в продмагах. А оттого, что идти под этим небом, по набережным коричневого гранита, вдоль огромной серой реки, есть само по себе раздвижение жизни и школа дальнозоркости. В зернистости гранитной набережной близ постоянно текущей, уходящей воды есть нечто такое, что пропитывает подошвы чувственным желанием ходьбы. Пахнущий водорослями встречный ветер с моря исцелил здесь немало сердец, перегруженных ложью, отчаянием и беспомощностью. Если это способствует порабощению, раба можно простить.

Это город, где как-то легче переносится одиночество, чем в других местах, потому что и сам город одинок. Странное утешение черпаешь в сознании, что вот эти камни не имеют ничего общего с настоящим и еще меньше с будущим. Чем глубже погружаются фасады в XX век, тем неприступнее они выглядят, не обращая внимания на эти новые времена и их заботы. Единственное, что заставляет их вспомнить о настоящем, это климат, и наиболее уверенно они себя чувствуют в скверную погоду поздней осени или преждевременной весны, когда дождь мешается с мокрым снегом и мечется шквал. Или в разгар зимы, когда дворцы и особняки высятся над замерзшей рекой, как старые имперские вельможи, – в снеговых шалях и опушке, как в меховых шубах. Когда пурпурный шар заходящего январского солнца окрашивает их высокие венецианские окна жидким золотом, продрогший пешеход на мосту неожиданно видит то, что имел в виду Петр, воздвигая эти стены: гигантское зеркало одинокой планеты. И, выдыхая пар, он чувствует почти жалость к этим нагим колоннам в дорических прическах, замороженным, погруженным в этот безжалостный холод, в этот снег по колено...

В Ленинграде диссиденты были не столь активны, как в Москве ( из « прозвучавших » в обществе выступлений можно вспомнить надпись на Аничковом мосту « Брежнев, вон из Праги! » в 1968 году, митинг художников и литераторов у Петропавловской крепости в 1976 году и надпись на стене Государева бастиона крепости: « Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков » в том же году, а также скандалы с « невозвращенцами » – М. М. Шемякиным, Р. Х. Нуриевым, М. Н. Барышниковым ) . Многие ленинградцы пребывали « во внутренней эмиграции » – замыкались в своем кругу, не соглашаясь с властью, но и не протестуя прилюдно. Е. И. Клячкин пел на самодеятельных концертах стихи запрещенного Бродского о Васильевском острове, на который « приду умирать » ; А. М. Городницкий воспевал романтику и атлантов, что « держат небо на каменных руках » , но все это было « внутри » , а никак не « вовне » .

Да, ходил по рукам самиздат и тамиздат ( книги на русском языке, изданные за пределами СССР ) , но в целом, как верно подметил Бродский, город спал, понемногу превращаясь в « запылившийся музей » , где фактически самодержавно правил « самый последний Романов » – первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Г. В. Романов.

При нем начали возводить « главный долгострой » Петербурга – дамбу поперек Финского залива для защиты от наводнений ( 1979 ) , причем, как вспоминал правозащитник Ю. И. Вдовин, Романов так ответил писателю С. П. Залыгину, утверждавшему, что из-за дамбы залив загниет: «Загниет – ну и фиг с ним». По воспоминаниям же писательницы Н. С. Катерли, «он был первый антисемит города! Он люто ненавидел и травил всех деятелей культуры, которые “не приспосабливались”. При нем в 1980 году сфабриковали дело писателя и историка Константина Азадовского, который работал заведующим кафедрой иностранных языков в Мухинском училище. При нем из города были вынуждены уехать Сергей Юрский и Аркадий Райкин. При нем были изгнаны из страны Иосиф Бродский и Сергей Довлатов».

Пробудился Ленинград несколько позднее, уже в 1980-х годах. Хотя не стоит забывать о таких шедеврах, которые связаны с «художественной» историей города, как, например, фильм «Гамлет», поставленный на киностудии «Ленфильм» в 1964 году (Петроградский кинокомитет был учрежден еще в 1918 году, неоднократно менял названия, с 1934 года – киностудия «Ленфильм») режиссером Григорием Козинцевым, роль Гамлета сыграл Иннокентий Смоктуновский, музыка к фильму написана Дмитрием Шостаковичем. «Гамлет» – одно из самых заметных событий в истории советского кино.