Евгений Кычанов - Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»?

Европейцам казались странными некоторые традиции, связанные с приемом монголами пищи. «Никогда не моют они блюд, – писал Г. Рубрук, – мало того, сварив мясо, они моют чашку, куда должны положить его, кипящей похлебкой из котла, а после обратно выливают в котел» [Путешествия, с. 101]. Совершенно необычными для европейцев были и некоторые виды пищи, например кумыс. Тот же Г. Рубрук не только подробно описал способ приготовления кумыса, но и те чувства, которые он испытал, впервые отведав его: «В тот вечер служитель, который провожал нас, дал нам выпить кумысу; при первом глотке я весь облился потом вследствие страха и новизны, потому что никогда не пил его. Однако он показался мне очень вкусным, как это и есть на самом деле» [там же, с. 104]. Г. Рубрук, очень обстоятельный информатор, отметил, что на пирах соблюдался определенный порядок угощения: «Прежде чем поставить мясо барана гостям, господин сам берет, что ему нравится, а также если он даст кому-нибудь особую часть, то получающему надлежит съесть ее одному и нельзя давать никому; если же он не может съесть всего, то ему надлежит унести с собою или отдать своему служителю» [там же, с. 96].

В знак приветствия при встрече монголы обнимали друг друга. Чжао Хун считал нравы монголов простыми. Монголы «презирают дряхлость и любят силу», «в их обычае нет взаимных драк и ссор», «они находят радость в питье и пиршестве», «по обычаю татары в большинстве случаев не моют рук, и они хватают рыбу или мясо грязными руками. Когда на руках появляется жир, они вытирают их об одежду. Они не снимают и не стирают одежду до тех пор, пока она не износится» [Полное описание, с. 75]. По заметкам тех же современников, древние монголы были закаленными, сильными, честными людьми, которые, «давши слово, не изменяли ему» (свидетельство Чан Чуня, см. [Си юй цзи, с. 289]) и которые «не подымут на дороге утерянных чужих вещей» [Пэн Да-я, Сюй Тин, с. 144]. Счет времени они вели, сообразуясь с явлениями окружающей природы: «Когда зазеленеет трава, то считалось, что прошел целый год, а когда впервые появляется новый месяц, то считалось, что прошел месяц» [Пэн Да-я, Сюй Тин, с. 141] [17].

Если монгола спрашивали, сколько ему лет, он отвечал: столько, сколько в его жизни было весен, сколько раз молодой травой зеленела степь. Древние монголы не знали письменности. По свидетельству Чан Чуня, и в годы его посещения Монголии они «договариваются только на словах и заключают контракты вырезыванием меток на дереве… Суд творят вот так: «Кто украдет, хотя бы и немного, – тому за это семь палочных ударов, или семнадцать, или двадцать семь, или тридцать семь, или сорок семь и так доходят до трехсот семи, увеличивая по десяти, смотря по тому, как украдено. От этих ударов многие помирают. Кто украдет коня или что-либо другое – тому за это смерть; мечом разрубают его, а кто может дать выкуп, заплатить против украденного в десять раз, того не убивают» [Марко Поло, с. 91].

«О свадьбах их знайте, что никто не имеет там жены, если не купит ее» [Путешествия, с. 101]. «А женятся они вот как: всякий берет столько жен, сколько пожелает, хотя бы сотню, коли сможет их содержать» [там же, с. 26]. «Приданое отдают матери жены, а жена мужу ничего не приносит. Первую жену они, знайте, почитают за старшую и самую милую» [Марко Поло, с. 88]. Богатые скотоводы устраивали пышные свадьбы. Такую свадьбу видел Чан Чунь: «Старшины окрестных кочевьев, в окружности на 500 ли (250 км), приехали с кобыльим молоком для вспоможения. Черные телеги и войлочные юрты стояли рядами в числе нескольких тысяч» [Си юй цзи, с. 287]. Женщины украшали себя, смазывая лоб желтыми белилами.

«Ни одна вдова не выходит у них замуж на том основании, что они веруют, что все, что служит им в этой жизни, будет служить и в будущей; отсюда о вдове они верят, что она всегда вернется после смерти к первому мужу. От этого среди них встречается обычай, именно что сын берет иногда всех жен своего отца, за исключением матери. Именно двор отца и матери достается всегда младшему сыну. Отсюда ему надлежит заботиться о всех женах своего отца, которые достаются ему с отцовским двором, и тогда при желании он пользуется ими как женами, так как он не признает, что ему причиняется обида, если жена по смерти вернется к отцу» [Путешествия, с. 101]. «С чужой женой ни за что не лягут и считают это за дело нехорошее и подлое» [Марко Поло, с. 88].

Как мы видели на примере Темучжина, брачные контракты заключались родителями часто тогда, когда будущие супруги были еще малолетними детьми. Безбрачие, по-видимому, считалось недопустимым и позорным. Во всяком случае описанный Марко Поло обычай свидетельствует о том, что родители стремились добиться заключения брачных контрактов даже для умерших детей: «Если у двух людей помрут, у одного сын лет четырех или около того, а у другого дочь, они их женят; мертвую девку дают в жены мертвому парню, потом пишут уговор и сжигают его, а когда дым поднимается в воздух, говорят, что уговор понесло на тот свет, к их детям, чтобы те почитали друг друга за мужа и жену. Играют свадьбу, разбрасывают еду там и сям и говорят, что это детям на тот свет… а кончат все это, почитают себя за родных и родство блюдут так же, как бы их дети были живыми» [там же, с. 92].

Весной монголы поминали усопших, забивали лошадей, мясо делили между членами семьи и рода в зависимости от близости родства, шкуру вешали на шест возле места погребения предков. Во время жертвоприношения старейший в роде, беки, в белых одеждах и на белой лошади исполнял «великое песнопение», гимн предкам и обращение к ним. Родовые кладбища находились в уединенных местах, часто под горой, скалой. Когда скончался военачальник Хуилдар, Чингис-хан повелел похоронить его в местности Халха под нависшей скалой.

«В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу они непременно упоминают Небо» [Полное описание, с. 79]. Кроме «Вечного синего Неба» – Тэнгри и богини земли Этуген особенно почитался также бог – дух огня Ут. Изображения божков-онгонов имелись в каждой юрте. Описание их сохранилось в труде Марко Поло: «А вера у них вот какая: есть у них бог, зовут они его Начигай и говорят, что то бог земной; бережет он их сынов и их скот да хлеб. Почитают его и молятся ему много; у каждого он в доме. Выделывают его из войлока и сукна и держат по своим домам; делают они еще жену того бога и сынов. Жену ставят по его левую сторону, а сынов перед ним, и им тоже молятся. Во время еды возьмут да помажут жирным куском рот богу, жене и сынам, а сок выливают потом за домовою дверью и говорят, проделав это, что бог со своими поел, и начинают сами есть и пить» [Марко Поло, с. 90].

Огромное значение имел воинский культ знамени. Знамени приносили жертвы, в эпоху Чингис-хана, возможно, и человеческие. По мнению одного из комментаторов «Книги Марко Поло», г. Юла, название божества «начигай» имеет аналогию в бурятском «нугайт», «ногот»; это слово обозначает, как «онгот» у тунгусов, низших божеств. Из сонма этих божеств монголы особо выделяли заягчи – хранителя судьбы и божество, приносящее счастье, и эмегелджи – охранителя стад, изображение которого делалось из шкуры барана и ставилось у дверей юрты.