Оскар Йегер - Всемирная история. Том 1. Древний мир

В Карфагене, после Лутациева мира и окончательного усмирения восстания наемников, появились две партии, хотя неизвестны причины их образования, их состав, взаимные отношения, как и вообще очень мало известно обо всей внутренней жизни пунийского города. Одна из них стояла за мир, который хотя и был мало почетным, зато обеспечивал неприкосновенность двух главных жизненных условий финикийца — торговые обороты и наслаждение. Уступка Сицилии и Сардинии не влияла на несравненные выгоды положения Карфагена, на плодородие его области, на те неисчислимые барыши, которые доставляла им торговля, распространенная по необъятному пространству морей. Эта точка зрения, по-видимому, преобладала в правящих сферах, и можно думать, что опасение войны вызывалось еще в их срезе и тем, что успешное ведение войны было немыслимо без существенной реформы в государственном управлении. Именно правящие классы больше всего опасались подобной реформы. Существующие злоупотребления были для них выгодны. Существовала и другая партия, которая еще до войны в своих воззрениях на государство и управление им приближалась к воззрениям римлян и греков. Эта партия составляла оппозицию к господствовавшей в Карфагене торговой аристократии и стремилась именно к основательной реформе, которой так боялись в правящих кругах. Во главе этой партии стоял Гамилькар Барка, который, кроме всех своих прежних подвигов, еще больше прославился спасением своего города от опасной смуты наемного войска. И эта партия значительно выросла и усилилась благодаря той ненависти, которую возбудили против себя римляне, отобравшие у карфагенян еще и Сардинию, кроме Сицилии, уступленной им по Лутациеву договору. Гамилькар, впрочем, был не единственным карфагенянином, который заставил своего сына поклясться именем высшего бога в вечной ненависти к римлянам. В какой степени это настроение было сильно, доказывается тем высоким положением, которое Гамилькар занял во главе войска и которому римляне придают значение диктатуры . Он воспользовался этим положением и — по воле или против воли карфагенской герусии — задумал вознаградить свою родину новыми приобретениями в Испании за утраченные ею два больших острова.

Туда еще не достигала в то время римская власть, и Гамилькару в несколько лет удалось из тех немногих карфагенских колоний, которые исстари были в Иберии, распространить власть Карфагена вширь и вглубь, приобрести большие пространства земель, а из местных воинственных племен образовать армию, гораздо более надежную, нежели все доселе бывшие на службе у Карфагена наемные войска. При этом Гамилькар так искусно управлял новоприобретенным царством, что из доходов его мог делать вклады в карфагенскую казну и, кроме того, доставлять существенные выгоды многим из карфагенской знати. Положение его было в такой степени независимым, что при своей кончине он, поскольку его собственные сыновья Ганнибал, Гасдрубал и Магон были еще малы, передал его своему зятю Гасдрубалу, который сумел умно распространить карфагенское влияние и далее, привлек на свою сторону значительное количество иберийских племен и заставил их действовать заодно на пользу Карфагена. Он же в очень удобном месте восточного берега Испании основал новый город Новый Карфаген , который должен был служить центром и оплотом пунийской власти в Испании. Быстрые успехи пунийцев в Испании обратили на себя внимание римского правительства. В 228 г. до н. э. был уже заключен договор между Римом и, как кажется, самим Гасдрубалом, который свидетельствует о быстром и успешном росте царства Гамилькара. По этому договору р. Ибер была принята за границу, дальше которой не должны были распространяться обоюдные влияния. В 221 г. до н. э. Гасдрубал пал от руки мстительного туземца. Как бы естественным следствием этого события было то, что Гасдрубалу наследовал старший сын Гамилькара, Ганнибал, который между тем успел достигнуть 26-летнего возраста и был посвящен во все планы своего отца и Гасдрубала.

Ганнибал. Бюст из Неаполитанского музея. Атрибуция сомнительна.

Войско избрало или, как рассказывают, провозгласило его своим полководцем, а высшее правительство и карфагенские граждане были вынуждены подтвердить этот выбор.

В Риме знали или, по крайней мере, предвидели, что этот выбор не обещает для Италии ничего доброго. Все знали, что Ганнибал был юношей талантливым, и не обманывались насчет того, что он вырос недругом Риму. Но теперь, когда Италия от Альп до Этны повиновалась римскому владычеству, в Риме ничего не опасались, а к какому бы то ни было вмешательству не было ни малейшего повода. Ганнибал же со своей стороны подтвердил доброе мнение о себе среди своих войск несколькими походами против возмутившихся испанских племен, а потом вдруг повернул к городу Сагунту, греческой колонии, которую пунийцы ненавидели уже за то, что она была греческой, и в этой местности была особенно неудобна для пунийцев.

Монета Сагунта

Развалины театра в Сагунте (ныне Сагунто).

Сагунт и прежде поддерживал отношения с Римом, который, со времени истрийской войны и ее последствий, пользовался симпатиями всех эллинов и слыл городом если не вполне эллинским, то все же дружественным эллинам. Сагунтинцы, конечно, не замедлили обратиться в Рим за помощью. Быть может, Ганнибал этого хотел, потому что представлял себя уже достаточно мощным для того, чтобы привести в исполнение давнишний замысел «своей партии». В Риме этого времени еще не додумались до большой войны и первоначально пытались уладить дело путем дипломатического вмешательства. Так полагала умеренная партия. В сенате же одни стояли за немедленное объявление войны, а другие, наоборот, думали, что все это сагунтское дело вовсе не касается Рима. Вообще-то римский сенат и италийский народ никак не могут быть обвинены в том, что они тотчас и без всякого раздумья хватались за каждый предлог для войны и любили воевать. Между тем как шли переговоры с карфагенским правительством, Сагунт пал после долгой и мужественной обороны. Конец города был ужасен. Его последние защитники собрали на площади самые ценные вещи, перебили своих жен и детей, чтобы избавить их от бремени рабства, а затем сами бросились в пламя.