Сергей Сергеев-Ценский - 'Хитрая девчонка'

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

"Хитрая девчонка"

Рассказ

Глаза у нее были светлые, смелые, а взгляд быстрый, короткий, сразу дающий оценку, - это отмечал в ней всякий, кто в первый раз ее видел.

Ростом она вышла невелика, но любила говорить о себе поговоркой: "Птичка невеличка, да коготок востёр". Небольшое, легкое тело ее было ловкое и без суетливых, лишних движений. Во время сложной домашней работы тонкие детские руки ее мелькали здесь и там, как бы не делая никаких усилий, однако все бывало сделано как надо и в срок или даже гораздо раньше.

Быстрый взгляд ее светлых глаз не пропускал при этом ничего, что делалось кругом, а очень чуткий слух ловил все звуки. Так, деятельно помогая матери и семье, где она была старшей из четырех ребятишек, она в то же время знала все и обо всех в целом доме, где было порядочно квартир.

Мать ее работала ткачихой, уходила на фабрику утром, приходила к вечеру усталая, а ее двенадцатилетняя старшенькая Зина мало того, что кормила ее приготовленным без нее обедом, но еще и успевала при этом передать кучу разных новостей о жильцах дома - соседях.

- Ух, и хитрая же ты у меня девчонка растешь! - сказала как-то мать Зине, гладя ее русые волосы, заплетенные в две косички.

- О-о, а как же! Я очень даже хитрая, мама! - тут же и радостно отозвалась на это Зина.

Так и пошло с тех пор дома и по всему двору: "хитрая девчонка".

Занималась она мало - некогда было, но считала безошибочно, потому что сама покупала на рынке каждый день все, что нужно было для обеда на семью в пять душ (отец ее умер, когда ей было лет восемь).

Тремя младшими - двумя сестренками и братишкой - она командовала изо дня в день, нисколько этим не тяготясь, между делом, и покрикивая иногда для острастки:

- Ой, смотри у меня, а то шлепка дам!

И младшие ее слушались. И так тянулось, пока не подросла ей смена и сама она не поступила на ту же фабрику, где работала мать.

Ей было уже восемнадцать лет, когда началась война и немецкие истребители и бомбовозы загудели над их городом.

Она рыла окопы вблизи городских окраин вместе с тысячью рабочих женщин, а в городе уже рвались сброшенные бомбы и гремела ответная пальба зениток. Наконец, снизившись так, что были видны кресты на крыльях и свастика на хвосте, один воздушный разбойник открыл по ним, работницам-землекопам, стрельбу из пулемета. Зина не пострадала тогда сама, но около нее оказались две женщины раненые, одна убитая. И в тот же день вечером она стояла в военкомате, просясь на фронт.

- Ну, вы такая маленькая, куда уж вам на фронт! - сказали ей там.

- Ничего подобного! - возмутилась она. - Птичка невеличка, да коготок востёр!

- Вообще очень молоды вы, - сказали ей на это и занялись другими делами.

- Восемнадцать лет уже имею, разве мало? - спросила она и добавила не без гордости: - Кроме того, я очень хитрая, товарищ военком!

Не помогло и это, ее не взяли.

Тогда, обиженная и упорная, она пробралась на фронт сама, когда линия фронта проходила от города уже всего только в тридцати километрах.

Здесь тоже сначала удивились, когда она заявила, что хочет ходить с бойцами в разведку, но потом все же оставили ее, хотя и не разведчиком, а санитаркой, когда узнали, что перевязывать раны она училась.

Ей выдали шинельку, плащ-палатку, наган. Она казалась в шинели мальчиком, питомцем роты. Но в первом же бою, такая маленькая и с виду бессильная, заставила она отнестись к ней серьезно.

Казалось всем, что первый большой бой, в который она попала, должен был оглушить, ошеломить ее, раздавить непомерным грохотом артиллерийских залпов, взрывами огромных снарядов, жутким звериным завываньем мин, зловещим татаканьем ужаснейших машин истребления людей - пулеметов и автоматов. Однако она, маленькая восемнадцатилетняя ткачиха, перенесла, не теряясь, не только это.

Пели пули кругом, но ведь она была санитарка, ей надо было работать, надо было спасать раненых бойцов.

Как именно? Подползать то к одному, то к другому и оттаскивать их в сравнительно безопасное место вместе с их оружием.

Большая нужна была ловкость, чтобы не только подползти, но суметь и взяться за раненого так, чтобы удобнее было его тащить и ему чтобы не было слишком больно. Этому ее никто не учил, да всех случаев при этом трудном деле нельзя ведь и предвидеть.

Она ползала под пулями и подбадривала себя: "Ничего-ничего... доползу, я хитрая!.."

Быстрый, короткий взгляд ее светлых глаз оценивал каждую кочку впереди, каждый кустик, каждую ложбинку, каждую ямку: земля, только земля и была тут единственным помощником и верным другом!

В детстве любила она смотреть на муравьев, тащивших других муравьев в свой муравейник. Зачем они это делали, она не знала, но наблюдала за их работой с большим любопытством. Теперь сама она была таким же муравьем.

Вот взорвалась мина шагах в двадцати; выла, выла - и трахнула!.. Прянуло вверх широкое полотнище дыма, земли, осколков, заволокло свет.

Рядом с раненным в обе ноги, которого Зина тащила, она приникла к земле, точно перепелка в виду ястреба, и несколько мгновений не чувствовала даже, жива ли она или с нею все кончено. Но стоило только убедиться, что жива и даже не ранена, как уже проворно ползла дальше и тянула одной рукой раненого, другой - его винтовку.

Так, под сильным обстрелом, где прячась за груды вздыбленной бомбардировкой земли, где приникая за кустом, где пережидая шквальный огонь в воронке, спасла она во время этого боя шестнадцать бойцов и одного командира.

Бой не был проигран, но все же часть получила приказ отступить; она была в арьергарде, и ее задачей было сдерживать противника сколько нужно, чтобы дать возможность в порядке отодвинуться главным силам.

Отступали недалеко, ночью, а рано утром Зина заметила наш подбитый танк, оставленный между новыми линиями наших и вражеских войск.

Что же делать - подбили танк, пришлось его бросить, ну, а вдруг в нем раненые танкисты?

Этот вопрос не давал ей покоя. С ним обращалась она и к бойцам и к младшим командирам. Никто, конечно, не мог ей на него ответить. Только старший лейтенант Назимов, командир роты, присмотревшись к танку в бинокль, ответил определеннее:

- Танк не сгорел, а подбит... Люди в нем быть могут, только едва ли они живы.

- А если пойти посмотреть? - спросила Зина.

- Пойти бы можно, конечно, только едва ли стоит, - сказал Назимов и отошел.

Приказа пойти к танку Зина не получила, запрета - тоже. Она решила идти, так как вблизи танка не видела врагов и так как наплывал густыми волнами белый туман.

Идти, впрочем, можно было только вначале, пользуясь мелколесьем, а потом ползти, как пришлось ей это делать во время боя.