Адриан Голдсуорти - Падение Запада. Медленная смерть Римской империи

Формы подобного сравнения различаются между собой; то же можно сказать о его тоне. В недавние годы Роберт Харрис, автор романов-бестселлеров, немало писал на римские темы, открыто поясняя, что для него это способ комментировать жизнь в современной Америке. Би-би-си представило зрителям цикл передач под названием «Варвары» (их вел бывший участник комического телешоу «Летающий цирк Монти Пайтона» Терри Джонс), в которых говорилось, что римская пропаганда очерняла репутацию других народов. Передачи получились в высшей степени увлекательными, несмотря на то что упомянутая идея носила несколько натянутый характер: несомненно, греки бы чрезвычайно удивились, узнав, что их сочли варварами, тем более что именно они впервые изобрели этот термин для характеристики всего остального мира. В интервью, данные в те дни, когда шли передачи, Джонс дал понять, что в них проводилась прямая параллель с американской сверхдержавой, и подверг открытой критике войну с Ираком. Для многих критика в адрес Рима стала удобным способом осуждения американской политики и культуры. Разумеется, это неизбежно вредило их представлениям и о том, и о другом {2} 2 То же самое мы видим в книге, изданной по материалам сериала: Jones Т., Ereira. A. Terry Jones' Barbarians. New York, 2006; в качестве примера сравнения Древнего Рима с современной Америкой, предпринятого Р. Харрисом, см. его статью о пиратской войне 68 г. до н.э., опубликованную в ряде изданий, а также on-line: http://www.nytimes. com/2006/09/30/opinion/30harris.html. .

Критика, чуждающаяся подробностей и менее резкая, стала еще более распространенным явлением. На определенного рода встречах, узнав, что я историк-античник, кто-нибудь неизменно произносит: «Америка — это Рим наших дней». Зачастую за этим следует самодовольное «конечно, американцы этого не видят». Это по крайней мере несправедливо, поскольку американцы с момента возникновения своего общества сравнивали его с римским. Создавая новую страну, ее отцы-основатели лелеяли вполне осознанную надежду сделать ее столь же мощной, как и Римская республика, и уберечь от гибели, которая в конце концов постигла Рим. В те дни различные системы университетского образования имели целью дать американцам более разносторонние знания, нежели те, которые получали студенты в Британии. Множество инженеров и врачей в Америке тогда слушали один-два курса истории или даже классических языков — факт, совершенно невозможный по ту сторону Атлантики! Здесь лежит одна из причин того, почему аналогии с Римом остаются исключительно распространенными в США и регулярно звучат из уст политиков, а также журналистов, политических комментаторов и представителей широкой общественности. Обычно они начинаются с предположения, как США, будучи единственной сверхдержавой, оставшейся в нашем мире, господствуют в нем, обладая властью, непревзойденной со времен расцвета Римской империи.

Летом 2001 года я принял участие в двухдневном семинаре, организованном Центром бюджетного планирования и прогнозов, профинансированном правительством США через управление всесторонней оценки программ. Шестерых историков привезли в отличный отель в Вашингтоне. (При этом один из старших и уважаемых членов группы заметил: «Очевидно, они не понимают, в каких условиях работают академические ученые».) Затем мы делали доклады и обсуждали ряд великих держав в истории человечества с точки зрения «большой стратегии». Наша встреча представляла собой лишь малую часть целого ряда семинаров и конференций, целью которых было дать лучшее понимание будущего отношений между США и Китаем, чья мощь неуклонно растет. Беседы и дискуссии были чрезвычайно увлекательны и доставили нам немалое удовольствие: в академических кругах конференции со столь широким охватом материала — речь шла о Франции времен Первой империи, Германии периода Первой и Второй мировых войн и военно-морской политике Великобритании в начале XX века — явление крайне редкое. Тем больше бросался в глаза тот факт, что среди нас двое из шести исследователей были приглашены, дабы высказаться о различных периодах римской истории.

Обращаясь к аудитории, которая действительно с интересом слушает то, что он говорит, историк испытывает поистине странное чувство. В университетском обиходе большинство специалистов, как правило, думает о том, что они скажут, комментируя доклад. Тема также представляет собой лишь в буквальном смысле «академический» интерес, а то, что мы тем не менее волнуемся и испытываем энтузиазм, связано лишь с надеждой обнаружить правду. Мысль, что кто-то может попытаться выстроить свою политику на основе нашего анализа, пусть и со всевозможными поправками, требует от нас скромности. В результате ум естественным образом фокусируется на том, что никогда не входит в центр нашего внимания на сугубо академических собраниях. Добиться правды в размышлениях на избранную тему оказывается еще более важно. Вместе с тем мысль о том, что правительственная служба искренне стремится извлечь урок из исторического материала, в высшей степени вдохновляет. Опять-таки вероятность подобных явлений куда выше в США, нежели в Великобритании.

Многие считают, что между историей Рима и современного мира существует очевидное сходство. В интервью, призванных разрекламировать написанную мной биографию Юлия Цезаря, замечания и вопросы на эту тему звучали исключительно часто. Так было во всех странах, но прежде всего в США. Однако выводы, которые делали люди из этих усмотренных ими параллелей, чрезвычайно сильно различались между собой и, что неизбежно, напрямую зависели от их политических убеждений. Из истории всегда легко было извлекать уроки, однако слишком часто прошлое используется для оправдания современных идей. Едва вы взглянете пристальнее на Римскую империю, как тотчас увидите массу отличий от любого современного государства, в том числе от Соединенных Штатов. Это, разумеется, не означает, что на уроках прошлого бесполезно учиться, но делать это надо, проявляя значительное прилежание и осторожность.