Сергей Цыркун - Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки

В начале июня в Москве состоялось расширенное заседание Высшего Военного совета (созданного в 1934 г. взамен упраздненного Реввоенсовета). Сталин был до такой степени поглощен этим мероприятием, что не приехал на похороны своей матери, умершей 4 июня. Сиротливый венок «От сына Иосифа» стал скорбным напоминанием о единственном из трех детей Екатерины Джугашвили, оставшемся в живых. По сохранившемуся устному рассказу, перед смертью женщина сказала: «Лучше бы жил один из моих старших сыновей» (Иосиф был самым младшим, его братья Михаил и Георгий умерли во младенчестве).

На заседании Высшего Военного совета, четверть состава которого к началу заседания находилась в тюрьме, выступили 43 крупнейших советских военачальника, обрушивших потоки грубой брани в адрес арестованных сослуживцев (34 из выступавших в дальнейшем сами были репрессированы) [411]. В день его открытия Политбюро утвердило проект постановления ЦИК СССР: «За предательство и контрреволюционную деятельность лишить орденов СССР: 1. Молчанова Г.А. – ордена Красного Знамени; 2. Воловича З.И. – Красной Звезды» и далее следовал внушительный перечень арестованных чекистов-орденоносцев, у которых отбирали столь щедро розданные им награды. На следующий день Сталин, выступая на Военном совете, назвал Гая, Паукера и Воловича сознавшимися шпионами. Но на этом он не остановился и подверг резкой критике контрразведывательную работу [412]. Участь руководителя контрразведки Миронова была этим решена. Очередные его достижения по раскрытию «троцкистской террористической шпионско-вредительской организации, действовавшей в строительных организациях» были доложены в Политбюро через ведомство Вышинского [413]. Это означало, что карьера Миронова в органах госбезопасности окончена.

Фриновский, любивший пошутить, поручил операцию по аресту Миронова и его подчиненных его однофамильцу Сергею Миронову-Королю, начальнику Западно-Сибирского крайуправления НКВД. Миронову дали приказ с Дальнего Востока выехать со своей следственно-оперативной бригадой в Новосибирск. Вместе с ними выехал и Балицкий со своими людьми, так что Миронов ощутил себя как будто уже взятым под стражу, отчего выглядел очень подавленным. 6 июня Балицкий получил шифротелеграмму из Москвы с приказом об аресте Миронова и его сотрудников. На следующий день он отчитался перед Москвой в исполнении. Вот как вспоминала об этом вдова Миронова-Короля, после его расстрела в 1940 г. выжившая в сталинских лагерях: «Миронова-гостя посадили на главное место, а он, как увидел нашу Агулю, ей тогда было четыре года, так уж и не смог от нее оторваться. Посадил ее на колени, гладит по голове, шепчет что-то, и она к нему приникла... Странно это мне как-то показалось – не к дамам поухаживать, не к мужчинам – выпить, поговорить, а к ребенку за лаской...

Я потом говорю Сереже:

– А Миронов-то был грустный...

Он встрепенулся, с вызовом:

– Что ты выдумываешь? С чего это ему быть грустным? С таким почетом принимали.

А через неделю и гость наш Миронов, и вся его свита были арестованы» [414].

Должно быть, Эйхе, Балицкий и Миронов-Король как следует отметили успешное выполнение задания партии по обезвреживанию врага народа Миронова и его сообщников (санкцию на арест Миронова, между прочим, выдали лишь 14 июня – видимо, после того как его доставили в Москву и взяли «в работу»; до этого дня он формально оставался начальником КРО ГУГБ НКВД) [415]. Балицкий умел пожить со вкусом, с размахом. С Мироновым-Королем они были старые собутыльники: Миронов-Король еще недавно был начальником управления НКВД по Днепропетровской области, Балицкий – в то время нарком внутренних дел Украины – из государственных средств выдал ему денег на свадебные гулянья, которые прошли с большим размахом, и сам присутствовал на этой свадьбе на даче наркома [416].

Балицкий много лет держал в своих руках все правительство Украины: на каждого или почти каждого его члена он имел какой-то компромат. Наркомторг Чернов в своем гостиничном номере вздумал ради потехи топить в ванне двух проституток, из которых одна погибла, а другая вырвалась и убежала. Другой нарком, Николаенко, в пьяном виде ходил по улице и избивал встречных постовых милиционеров. Наркомфин Каттель насиловал машинисток в своем кабинете. Наркомзем Моисеенко повесил свою жену на чердаке (официально объявили, что она покончила с собой). Балицкий часто возил украинских руководителей по ночам в женскую тюрьму и устраивал там оргии [417].

Он, конечно, не мог знать, что в тот же день, 7 июня, былые дни вспоминают не только они с Мироновым-Королем. Арестованный бывший начальник финотдела НКВД Украины Леонид Словинский в тот день детально рассказывал на допросе о разгульной жизни Балицкого. О том, что содержание его особняка обходилось в 35 тысяч рублей в месяц, содержание «увеселительного судна «Днепр» – в четверть миллиона, на празднование Нового года – 50 тысяч, на Октябрьские праздники 1936 г. – 120 тысяч, да еще в какой-то «особый фонд», т.е. на неизвестные расходы, выдавалось непосредственно на руки Балицкому свыше миллиона рублей в год. Балицкому припомнили даже лошадь, купленную им за счет неподотчетных секретных фондов в подарок начальнику ИСО НКВД Лурье, любимцу Ягоды. Припомнили и вскользь брошенную им фразу относительно образа жизни: «так делает Ягода». На листы протоколов ложились описания его оргий вплоть до блудливых загулов с женами своих приближенных, которые происходили во время ночных прогулок по Днепру и на многочисленных дачах (под Киевом, Одессой, в Крыму). Каждый близкий Балицкому чекист-руководитель должен был расплачиваться с ним не только личной преданностью, но и собственной женой, если она своей внешностью заслуживала благосклонного внимания вельможного наркома. Ворованные деньги проигрывались за карточным столом, причем проигравшие получали компенсацию за счет все тех же секретных неподотчетных фондов [418].

Словом, было Балицкому с Мироновым-Королем о чем вспомнить, о чем порассказать Эйхе в тот летний вечер 7 июня 1937 г. Расчувствовавшись, Балицкий стал делиться сокровенным: арестованный Ягода «топит без разбора правых и виноватых... обстановка в органах НКВД сложилась такая, что арестовать могут каждого в любой момент и получить правильные показания, так как в Лефортовской тюрьме узников избивают», а Ежов дает санкции на многочисленные аресты чекистов.

Миронов-Король доложил об этом разговоре, происходившем в присутствии Эйхе, в НКВД СССР, и 19 июня Ежов вызвал Балицкого в Москву [419]. Тот, как мог, оттягивал свой приезд, но все же в начале июля выехал, и 7 июля арестован в служебном вагоне [420]. Заместитель наркома В.М. Курский, которому после ареста Миронова поручили возглавить КРО и, следовательно, принять к производству дела арестованных чекистов, в день ареста Балицкого застрелился. Возможно, он оставил какую-то предсмертную записку, поскольку его секретаря Георгия Саламова арестовали и продержали в тюрьме вплоть до казни Ежова (Саламов по иронии судьбы угодил в один список приговоренных смертников с самим Ежовым и рядом других видных чекистов ежовской эпохи). Не исключено, что именно от Саламова стала известна причина самоубийства Курского: ему в начале июля передали предложение Сталина в перспективе возглавить НКВД, что сулило неминуемый конфликт с Ежовым [421]. Эти два события – арест Балицкого и самоубийство Курского – вызвали новую волну «изъятий» среди чекистов, которые теперь уже не прекращались. Истребление «ягодинского охвостья» приобрело масштабы эпидемии.