Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей»

А затем грянул штурм — и был он яростен и скоротечен. Приставив к стенам лестницы, монголы ринулись наверх, нукеры карабкались по веревкам и арканам, в створки ворот ударили тяжелым бревном. Рубились на стене и в каменных галереях, в башнях и на скользких от крови лестницах, под аркой надвратной башни и у зубчатых бойниц. Прорвавшись к воротам, ханские тургауды перебили защищавших их гридней, сбили засовы и распахнули дубовые створы — монголы потоком хлынули в поверженный Детинец. Часть русских ратников отступила в княжеские терема и там продолжила сражаться, другие же приняли последний бой на паперти Успенского собора, где и полегли под ударами монгольских копий и стрел. После этого наступил последний акт трагедии.

Тысячи людей, которые набились в Детинец, надеясь спастись за его каменными стенами от огня и страшных степняков, были либо изрублены, либо взяты в полон озверелыми от яростного побоища монголами. Добив последних защитников, нукеры связывали пленников десятками и гнали их прочь, желая к прибытию хана полностью очистить от них княжескую крепость и прорваться в Успенский собор, где находилась семья Георгия Всеволодовича. Ударами бревен им удалось выбить главные врата, и толпа кочевников хлынула внутрь собора, за толстыми стенами которого укрылись сотни знатных людей столицы Северо-Восточной Руси. В узком проходе их атаковали последние дружинники, ударами мечей, шестоперов и боевых топоров они навалили на каменном полу целую кучу мертвых монгольских тел, но нукеры разбили боковые двери и хлынули в собор с разных сторон. Русские воины ринулись на хоры, где находилась княжеская семья, а монголы набросились на тех, кто в поисках спасения укрывался в соборном храме города Владимира. Тех, кто уцелел в этой жуткой резне, выгоняли на улицу, а монголы начали карабкаться наверх по лестнице, надеясь забраться на хоры и захватить там княгиню Агафью со снохами и внуками. Но далеко они продвинуться не смогли — на узкой лестнице степняков встретили гридни из личной охраны княжеской семьи, они яростно рубили и кололи нападавших, ударами щитов скидывали с крутых ступенек и в итоге обратили в бегство. Несколько следующих попыток тоже не увенчались успехом, тела монгольских воинов валялись на забрызганной кровью лестнице, а продвижения наверх по-прежнему не было. Тех нукеров, которые пытались взобраться на хоры по приставным лестницам, гридни секли мечами, а великокняжескую семью прикрывали большими красными щитами от летящих снизу стрел.

И тогда по приказу прибывшего в Детинец хана тургауды стали ломать близлежащие дома и заборы, а бревна и доски сносить в Успенский собор и сваливать в огромную кучу внутри. Все, кто в этот момент находились на хорах, понимали, что произойдет дальше, но на предложение хана сдаться на его милость ответили отказом, чем очень сильно разозлили Батыя, ведь не сумев захватить в плен великокняжескую семью, он лишался очень важного козыря в борьбе с князем Георгием. И княгиня Агафья и епископ Митрофан в эти последние минуты своей жизни даже мысли не допускали, чтобы пойти на поклон к степному варвару, они предпочитали сражаться до конца и с честью погибнуть за свою землю и своего князя. Глядя сверху на метавшихся по собору озверелых дикарей, те, кто укрылся на хорах, прекрасно понимали, что жить им осталось совсем немного и шансов на спасение нет. Еще вчера они повелевали тысячами людей, а сегодня все свободное пространство, на котором они укрылись, исчислялось лишь несколькими саженями. И владимирский епископ, и княгиня Агафья со всей семьей видели, как монголы натащили внутрь древнего храма огромные кучи досок и бревен, видели, как нукеры поджигают их и выбегают из собора прочь, но по-прежнему остались тверды в своем решении — лучше смерть, чем плен. Гигантское пламя, полыхнувшее внутри Успенского собора, ознаменовало падение столицы Северо-Восточной Руси, стольного города Владимира-Суздальского. От едкого, удушающего дыма на хорах погибли все близкие и родные Великого князя — жена, младшая дочь Феодора, снохи и внуки, а также разделивший судьбу своей паствы епископ Митрофан. Сам собор был выжжен изнутри и разграблен монголами так же, как и весь остальной город, от которого, как и от Рязани, остались «дым и пепел».

Поражение русских дружин при обороне столицы Владимиро-Суздальской земли было прежде всего обусловлено их небольшой численностью по сравнению с монгольской ордой. Оборонительный периметр главной линии обороны был слишком велик, чтобы на его защиту хватило отлично обученных и подготовленных княжеских гридней, а потому главная тяжесть битвы легла на плечи простых горожан, а также многочисленных крестьян, которые надеялись укрыться за крепостными валами стольного города. Руководство обороной в лице воеводы Петра Ослядюковича и князей Мстислава и Всеволода Георгиевичей сделало все возможное для защиты города Владимира от монгольских войск, но оборонительный потенциал, которым они располагали, изначально был невелик. Да, действительно Владимир-Суздальский располагал самыми мощнейшими укреплениями в Северо-Восточной Руси, да и голод вряд ли грозил защитникам, поскольку к обороне готовились давно и припасы были свезены в город в достаточном количестве. Другое дело, что эти грозные валы защищать было практически некому — личные дружины Мстислава и воеводы были невелики, да и со Всеволодом из-под Коломны вернулась лишь незначительная часть его гридней. Но тем не менее первый приступ орды владимирцы отразили, нанеся врагу большие потери, что явилось очень неприятным сюрпризом для Батыя и его полководцев: « поутру в субботу стали пороками бить и выбили стены немалую часть, где люди, бившись в течение долгого времени, стали изнемогать, однако ж бились до ночи и во град их не пустили » (В. Татищев).

О том, насколько серьезное значение придавал монгольский хан взятию стольного города, говорит тот факт, что при его штурме была задействована вся осадная артиллерия, что было впервые за все время похода на Северо-Восточную Русь. Яркое описание того, что творилось в городе во время обстрела, есть в Никоновской летописи: « и начаша бити пороки по граду и внутри града, и сыпашася камение велие издалеча божиим попущением, яко дождь внутрь града, и множество бе людей мертвых во граде, и бысть страх и трепет велий на всех ». Там красочно показаны последствия ужасающего обстрела: « и выбиша стену у Златых врат, такоже и от Лыбеди у Орининых врат, и у Медяных, такоже и от Клязмы у Воложьских врат, и прочее весь град разбита, и внутрь камениш насыпаша, и тако вънидоша по примету во град от Златых врат, такоже, и от Лыбеди и во Оринины врата и в Медяныя, такоже и от Клязмы в Воложскиа, и прочее отовсюду весь град разбивше внидоша в онь яко демони ». Причем метательные машины монголов не только рушили стены и башни — именно с их помощью город был подожжен и превратился в огромный костер. В зажигательных снарядах степняки недостатка не испытывали, и дело даже не в том, что изрядное количество нефти и зажигательных смесей они таскали за собой в обозе. Практические навыки степняков помогли решить проблему очень просто: «… они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо » (Плано Карпини). Вот она, цивилизаторская миссия степных варваров, о которой, захлебываясь от восхищения, с надрывом вещают «новооткрыватели» — последователи и толкователи учения Л. Н. Гумилева! Только вот вопрос — если бы эти поборники монгольских ценностей и добродетелей неожиданно оказались в роли тех, кому предстояло стать исходным материалом для монгольских зажигательных снарядов, что бы они запели? С радостью предложили свои бренные тела на военные нужды Батыя или же резко пересмотрели свои взгляды и постарались избежать этой страшной участи? Мне кажется, скорее всего последнее, поскольку очень легко умничать, не вникая в смысл происходящего, хотя просто достаточно задать себе вопрос — а что бы ты делал в конкретной ситуации?